Сергей Обломов - Медный кувшин старика Хоттабыча

Они некоторое время молча смотрели друг на друга, пока наконец гусеница не вынула кальян изо рта и не спросила сонным голосом:

— Ты кто?

Это было не очень-то располагавшее к разговору начало. Гена пожал плечами:

— Трудно сказать…

— Тебе трудно сказать? Зачем тогда ты говоришь?

— Я не в этом смысле… — начал Гена.

— Ты вообще… Не в смысле… — перебила его гусеница. — Это — нонсенс… Разве так трудно сказать, кто ты?..

— Иногда бывает трудно.

— Не вижу здесь ничего трудного! — заявила гусеница. — Мне, например, это совершенно не составило бы никакого труда!

— Да? — разозлился Гена. — Посмотрю я на тебя, когда ты начнешь превращаться сначала в куколку, а потом в бабочку.

— Не посмотришь, — ухмыльнулась гусеница. — Если ты не знаешь, кто ты, значит, тебя нет. А раз тебя нет, то и разговаривать не о чем. Приличные дамы не общаются с незнакомыми привидениями. А тебе нужно прийти в себя. Пойди пройдись. Может, получится.

И она снова взялась сосать трубку кальяна, сладостно булькая водой. Разговаривать было больше не о чем, и Гена развернулся, чтобы уйти, но услышал из-за спины призывное:

— М-м!

Надувшаяся дымом гусеница махала ему лапками, не разжимая челюстей, как бы прося задержаться. Гена задержался. Гусеница с минуту молча посидела, а потом выпустила изо рта облако и прокашляла:

— Никогда не держи себя в чужих руках. Совет гусеницы.

— Это все? — спросил, разозлившись Гена.

— Нет, — ответила гусеница. Она сделала еще одну долгую затяжку, потом пару раз неторопливо зевнула, потянулась и сползла с гриба в траву, гордо бросив на прощание: — Одна сторона тебя сделает выше, другая — ниже.

«Одна сторона чего? Другая сторона чего?» — подумал про себя Гена.

— Гриба, — сказала гусеница, как будто ее об этом спросили вслух, и пропала из виду.

«Так, — подумал Гена, — ну и где у него какая сторона? Он же круглый! Ладно. Съем серединку — приду в себя». Он повалил гриб на землю и выколупал сердцевину шляпки. Потом слепил из нее маленький комочек, положил его в рот, пожевал и проглотил.

И тотчас же на хромокей окружавшего его пространства подали другую картинку: со всех сторон теперь его окружало небо, а под ногами пружинили белые тучки. Оказалось, что по ним можно ходить.

Но не успел он сделать и шага, как на него набросился голубь — прямо в лицо, отчаянно и яростно бия его крыльями по щекам.

— Змий, — кричал голубь. — Изыди, змий зеленый!

— Ты чего, с бодуна, что ли? — отмахивался Гена от голубя. — Или тебя белка крутит? Отвали!

Голубь перестал его бить и начал кружить над головой, пытаясь, очевидно, какнуть.

— Ты на белку не кивай! — вопил голубь, хлопая крыльями. — Ты мое яйцо украл?!

— Какое еще яйцо?

— Живое! Мое единственное, мое первое яйцо! Сожрал уже, змей?!

— Ничего я не крал, — возмутился Гена. — И никакой я не змей.

— А кто же ты?

— Да чего вы все докопались с дурацкими вопросами?! Не брал я твоего яйца, понял? Не брал. Отстань.

— А где же оно тогда, а?

— А я почем знаю! В лесу где-нибудь, наверное. Чего ты вообще здесь делаешь? Голубям выше облаков летать не положено. Как ты сюда попал?

— И правда. — Голубь на мгновение замер в воздухе, перестав хлопать крыльями, и заложил вираж, быстро крутя вправо-влево маленькой головой. — Чего это вдруг я?

И исчез.

Гена некоторое время послонялся по пустынному небу в одиночестве, а потом вдруг неожиданно напоролся на странную картину. На небе стояла большая двуспальная кровать, упираясь короткими толстыми ножками в пенящиеся облака. На серо-голубом белье постели этой кровати лежал на животе писатель — в одежде, но босиком — и что-то печатал в стоявший перед ним здесь же, в постели, серый ноутбук.

«Бред какой-то, — подумал Гена отчетливо и ясно — почему-то впервые за все это время. — Я сплю, наверное, и, значит, сейчас проснусь».

— Ни фига ты не спишь, — неожиданно сказал писатель, поворачиваясь к нему. — И потому — не проснешься. У меня соглашение с издателем — никаких снов. Ну не любит он, когда в тексте сны. Вернее, когда во сне — события. Понятно?

— Понятно. А я-то тут при чем? — удивился Гена.

— А ты здесь вообще ни при чем, — успокоил писатель, — ты просто глючишь, вот и все. Обожрался грибов, вот тебе и мерещится всякая ерунда прикольная. Скажи еще спасибо, что я тебе сам в себе явился, а не в виде какого-нибудь Змея Горыныча.

— Спасибо, — сказал Гена.

— Пожалуйста, — ответил писатель. — Ну, еще чего-нибудь скажи.