Сергей Обломов - Медный кувшин старика Хоттабыча

— Скажите, — сказал ей Джинн, — вот если бы я был волшебником и мог исполнить любое ваше желание, вы бы что попросили?

Дама посмотрела на них с недоверием.

— Мы с телевидения, — поспешно объяснил Джинн, — проводим социологический опрос. Перед выборами.

— С телевидения? — переспросила дама, но, изучив Хоттабыча, очевидно, поверила. — А я вам так скажу, мальчики, вы молодые еще, не понимаете. А я хочу, чтобы снова все по-прежнему было. Чтобы молоко по шестнадцать копеек. Пусть у меня зарплата была девяносто рублей, я на «скорой помощи» фельдшером работала, — я все могла себе позволить! И отдыхать на юг к родственникам каждый год ездила. Больше не надо мне ничего. Только чтобы кончить этот цирк ходячий! А мы при Брежневе хорошо жили!

— Зачем же все обратно? — искренне удивился Джинн. — Хотите молоко по шестнадцать копеек — пожалуйста! Только ведь не все обратно хотят. Вот если вам миллион долларов, да плевать вам будет, почем молоко. Хотите миллион долларов? Зачем же Брежнева?

— Потому что плохо, — разгорячилась дама. — Пенсия была бы нормальная, праздники. Я вчера по телевизору видела — вон в Китае люди веселятся и радуются. А я тут не от хорошей жизни спекулирую. Это вам тут про Брежнева рассказывают. А мы жили! Хоть и трудно, но радостно. И все было. А теперь что? Один сплошной цирк ходячий. Радости никакой. И не нужен мне ваш миллион — убьют за него. Соседа у меня убили — чеченцам квартиру сдавал. Цирк ходячий. И не надо мне. Вы не понимаете, а счастья нет, как сейчас. А мы радовались. И про завтрашний день не думали! Мне только б как было — и больше ничего мне не надо!

— Бабуль, «Клинское» есть? — К даме подошла компания молодых людей.

— Есть, есть, родные. По девять рублей. — И она отвлеклась на сделку.

— Видишь, какое разное представление у людей о счастье? — пожаловался Джинн Хоттабычу, отходя в сторону и закуривая.

— А что тебе до их представлений? — удивился Хоттабыч.

Джинн хотел было ответить, но на закуренную сигарету, как раненный мотылек, подковылял к Джинну неопрятного вида с похмелья мужик.

— Командир, слышь, братишка, дай курить, — вежливо обратился мужик.

Джинн протянул мужику сигарету.

— Шею чего-то ломит, — принимая сигарету, пожаловался мужик из благодарности, явно рассчитывая вместе с сигаретой получить еще и разговор. — То ли замерз ее в пизду, не то хуй его знает.

Хоттабыч с недоумением посмотрел сначала на мужика, а потом на Джинна.

— Что он сказал? — спросил он.

— Ничего не сказал, — ответил Джинн, уже жалея, что они приперлись в такое людное место. — Продуло его. Давай на лавочку сядем.

И они сели на скамейку. Хоттабыч молчал, а Джинну почему-то было неудобно сразу лезть с просьбами.

— Как ты в кувшине-то оказался? — спросил он наконец.

— Мой долг перед тобой велик, — неторопливо и спокойно начал Хоттабыч, не раскрывая рта, так что Джинн слышал его где-то внутри себя, — и потому я не могу не рассказать тебе об этом скорбном происшествии во всех подробностях и мелочах, которые ты, возможно, захочешь узнать. Но если кто-нибудь на этой земле услышит об этом от тебя, как бы ни были велики твои передо мной заслуги, я убью тебя и душу твою сам отнесу в царство смерти!

После такого вступления Джинну совершенно не хотелось больше слушать Хоттабыча, но голос продолжал звучать в нем:

— Знай, о лучший из людей, что в былое время, о котором книги ваши врут, а камни молчат, я обитал во дворце Горы Облаков, над городом Вавилоном, в саду Ирема, как и многие бежавшие Божьей кары, когда рушилась Башня. Нам, погребенным в одной из ее комнат, не было дороги обратно на землю, но и небо не могло нас принять, ибо в гневе было небо. Так мы остались — многие мы, рожденные в одном языке, но ставшие разными словами, — между небом и землей, призванные служить вечными посланниками от одного к другому, пока сами не обратимся в камни.

Хоттабыч замолчал, щурясь на сфокусированное в золотой фигуре Георгия Победоносца отражение солнца. Джинн не был силен в истории, но даже в его представлении Соломон вроде бы был позднее Вавилонской башни.

— А Соломон? — спросил он.

— Сулейман, сын Дауда, мир с ними обоими, — величайший из бессмертных людей, принадлежащий к потомкам царей человечества великанов, — как бы пояснил Хоттабыч. — Такие люди возвращаются сюда один раз в тысячи лет. И суждено бы ему владеть мудро миром, кабы среди жен его была найдена одна из избранных и подобных ему, царской крови. Чтобы ее земное имя несло в себе покой и святость, небесное имя было подобно вулкану и была б она великой дщерью великих царей. А как не было среди них такой, то и владычество его хоть и было огромным — но неполным. И никакое его богатство не могло насытить его и никакая власть. И потому Сулейман собирал себе жен по всему свету, среди людей и духов, но не мог найти ту. И везде были его гонцы.