Сью Кид - Кресло русалки

– Был. Я собственными руками отнес его на его старый «крис-крафт» и положил внутри. Он был пришвартован у моего причала.

«Морская Джесс».

Мне внезапно пришло в голову, что участие Шема потребовалось не потому, что он был близким другом, а потому, что он знал, как взорвать лодку так, чтобы это напоминало несчастный случай.

Шем посмотрел на мать, будто спрашивая, стоит ли ему продолжать. Последние несколько минут она притихла, ушла в себя, съежившись на своем стуле.

– Нелл?… – спросил Шем, и она кивнула.

Шем глубоко вздохнул. При выдохе подбородок его дрожал.

– Джо уже залил в бак бензин и привязал штурвал так, чтобы лодка сама вывела его в бухту. В ту ночь, положив его в лодку, я завел мотор и поставил на нейтралку, пока отсоединял электрокабель. Потом поставил мотор на десять миль в час и отвязал канат. Когда море стало неспокойным, свободный конец кабеля стал раскачиваться и дал искру. Лодка взорвалась, не пройдя и двухсот ярдов.

– Но зачем такие сложности, просто чтобы добиться видимости несчастного случая? Глупо как-то.

Мать сверкнула на меня своим издавна знакомым воинственным взглядом:

– Для твоего отца это было главное. Он хотел, чтобы все было именно так ради тебя, поэтому не смей говорить, что это глупо.

Я подошла и присела на корточки возле ее ступа.

Для меня было даже некоторым облегчением, что она еще может сердиться, что в ней осталось что-то живое.

– Что ты хочешь сказать – он хотел этого ради меня?

Она наклонила ко мне лицо, и я увидела, что в глазах ее опять стоят слезы.

– Он сказал, что его смерть будет тяжелым ударом для тебя, но жить, зная, что он покончил с собой, – в тысячу раз хуже. Ему была невыносима мысль, что ты подумаешь, будто он бросил тебя.

В лавке стало тихо.

По каким-то перепутанным остаткам детских впечатлений, уцелевших во мне, я знала, что сделанное отцом произошло ради меня, его Юлы, и теперь не знала, как справиться с этим грузом – немилосердной виновности в его самопожертвовании.

Я закрыла глаза и услышала, как отец нараспев шепчет мне на ухо мое имя – свое прощание:

«Джесси Джесси Джесси».

Пока он был жив, он не забыл его.

Я уронила голову на колени матери, и моя скорбь оросила слезами ее юбку. Лбом я ощущала жесткий кружевной край ее нижней рубашки. Все ждали, что именно мать вывернет наизнанку свои тайники и представит цельную картину. Все ждали, что, припомнив подробности, она каким-то образом восстановит свое расколотое сознание. И вот до этого дошло. Я рыдала, уткнувшись ей в колени, а она положила свою увечную руку мне на голову.

Едва мы вышли из лавки, как нас окутала темная голубая дымка сумерек. Процессия с русалочьим креслом уже прошла по улице к пристани. Садясь в тележку, я увидела толпу, скопившуюся вокруг ограждения. Я представила, как лодки, украшенные разноцветными гирляндами, кружат вокруг вытянутых сетей. Представила русалочье кресло, высящееся на вытертом коврике в мягко сияющих, только что окропленных и благословленных огнях.

Мать сидела рядом, пока мы ехали сквозь сгущающуюся тьму, и ни разу не вспомнила о пальце, забытом на прилавке.

В мае приливы начинают уносить пожухлую болотную траву. Она плыла по соленым протокам непрерывной флотилией гниющих, бурых, как сено, плотов. Ранними утрами, когда я знала, что буду одна, я тайком выбиралась на птичий базар, стояла там, свет парил над болотами, ноздри мои вдыхали запах яиц и спермы, и я смотрела на этот великий плавучий исход, незапятнанный, расчищающий пути, которые природа прокладывает собственному обновлению.

После того как я узнала все о смерти отца, тоска и печаль исчезли, растворились в воздухе. Я не могу объяснить этого, разве что сказать, что. когда знаешь правду, какой бы горькой она ни была, становишься свободнее. В конце концов приходишь к чему-то предельно ясному и остается лишь держать это при себе. Тогда, по крайней мере, постигаешь суровую благодать приятия жизни как она есть.

Матери, казалось, стало легче, когда правда вышла из своей долгой зимней спячки. Она признавалась мне в ней по частям, обычно вечерами, когда дневной свет становился тусклым, зернистым и еле сочился в окна. Она рассказала мне, что Кэт и Хэпзиба отварили порезанные листья растения и кусочки корней, так что получилось примерно так же густо, как гороховый суп. Отец настоял, что выпьет отвар из одного из потиров, которые используются во время мессы. Уверена, он пытался помочь матери понять, что смерть – это тоже святое таинство, что в его жертве есть доля святости, хотя думаю – она никогда не примет и не поймет это.