Надежда Васильева: Под созвездием Кассиопея

А потом про яхту будто забыли, все разом, надолго, до поздней осени. И только перед самыми морозами ее поставили на берег. Еще никогда с «Кассиопеей» не обходились так грубо и безжалостно. Обвязывая ее корпус тросами, топтались грязными сапогами и по столу и по диванам. Не спустили, а прямо-таки бросили на ржавые кильблоки, да так, что в некоторых местах полопалась обшивка. Размытый влагой пигмент мутными слезами стекал вниз по днищу и килю, оставляя за собой беловатые подтеки. Настали поистине каторжные дни. Она потеряла счет дням и ночам и чувствовала себя преступницей, осужденной на пожизненное заключение. Прошла одна зима, другая, третья… Иногда к ней подходили какие-то люди, осматривали ее со всех сторон и сокрушенно качали головами. Она начала темнеть, рассыхаться, покрываться трещинами. Ей давно уже было все равно: солнце ли, ветер, метель, дождь, мороз. Однажды мальчишки разожгли на дебаркадере костер. Глядя на пламя и отлетающие от него искры, «Кассиопее» хотелось одного: вспыхнуть и сгореть, как смолистой щепке. Но ветер дул не в ее сторону. Искры попадали на другие яхты, и те вспыхивали, как бумажные кораблики. Громкий треск горящего пластика вызывал не страх, а какое-то нетерпение. Но ей не суждено было сгореть.

Сколько зим, сколько лет минуло с тех пор, «Кассиопея» вряд ли знала. Она продолжала стоять на берегу. Краска на ее корпусе шелушилась и отслаивалась, как сухая потрескавшаяся кожа. Но свой внешний вид ее больше не волновал. Ее мачта была устремлена к звездам. И день и ночь вела она с ними немой диалог о Вечном. Звезды научили ее внимать каждому звуку, каждому движению, каждому отблеску лунной ночи и понимать значимость того, что происходит вокруг. Потому как без причины не вскрикнет и чайка, парящая над водой, не ухнет волна, не засвистит шальной ветер. Мир словно перевернулся, сместив с привычных точек полюса. Ко многому «Кассиопея» теперь уже относилась по-другому. Не задевали сплетни чаек, которые беспардонно усаживались на краспицы и леерные стойки. Не вызывал былого восторга порывистый ветер, и совсем не тревожили крикливые голоса шныряющих по яхт-клубу мальчишек. Суетный мир почти весь растворился в величии звездного мерцания. Звезд на небе было столько, сколько мелких камушков на гравийной косе берега. Их невозможно было сосчитать. И почти от каждой исходил тонкий свет. Звездные лучи не отражались от ее блестящей поверхности, как прежде, а проникали в глубь каждой клеточки деревянного корпуса, вызывая какой-то неведомый ей доселе трепет. И больше всего волновали пять звезд, траектория которых напоминала молнию. Иногда от них исходило такое сильное свечение, что латунные буквы на борту вспыхивали огнем: «Кассиопея».

Весной мир снова стал приобретать знакомые очертания. По высокому небу куда-то озабоченно бежали упругие, как паруса, облака. На лебедках весело играли солнечные зайчики. И хоть до лета было еще далеко, «Кассиопея» стряхнула с себя зимний дурманящий сон и чего-то ждала, как всегда напряженно вслушиваясь в тишину.

Как-то поутру на палубу взобрался парень. Его легкая пружинистая походка так сильно напоминала походку хозяина, что

«Кассиопея» вздрогнула и стала с интересом следить за этим шустрым малым. Он заглядывал в окна каюты, и глаза его горели таким восторгом, что она вся съежилась от смущения. А он еще взял да и погладил рукой мачту. Потом спрыгнул на землю и долго изучал ее со всех сторон. А когда парень ушел, ее не оставляло чувство, что он непременно вернется, и в ее жизни произойдут какие-то удивительные перемены. И разве когда кого обманывало женское чутье?

Прошло несколько дней, несколько ночей. И однажды к яхт-клубу, ругаясь и тарахтя, подполз бульдозер. За ним — две легковые машины. Из машин вышли какие-то люди. «Кассиопея» вдруг неизвестно отчего разволновалась, да так, что стали нервно позвякивать фалы. Она почувствовала присутствие своего Хозяина. Железный ум бунтовал: такого не может быть! Ум знал, что такое смерть. Обломки, щепки, пепел, крах! А душа подсказывала: Он — здесь! Он где-то рядом!

«Кассиопея» тревожно вглядывалась в лица вышедших из машин людей. И ныли от напряжения краспицы. В женщине тотчас признала сестру Хозяина. А вот и тот парень, чьи шаги так взволновали ее недавно. Последней из машины вышла молодая женщина… с ребенком на руках! И тут по запотевшей железной мачте «Кассиопеи» потекли счастливые слезы. Это был ее Хозяин! Она бы узнала его всяким! Будь он каплей в этом озере! Будь он снежинкой в этих сугробах! Будь он ветром, бегущим по кронам сосен! И отчетливо услышала его крик: «Моя! Моя! Моя!» Ее молитвы дошли до Бога!