Михаил Кизилов - Капитан

Старый Санин долго смотрел на муки своих товарищей, потом задумчиво проговорил:

— А что, ребята, ладно ли будет, если мы брезент расстелем, как чашу. — И тут же пояснил: — Туман-то на брезенте оседать должен, затем по капле сползать вниз начнет, хоть мало, но горло смочить можно будет…

Общими усилиями натянули брезент. «Чаша» получилась огромная, заняла почти весь отсек. Ночью дежурили у нее по очереди. Под утро Еремей разбудил Семена. Молча толкнул его в бок, молча улегся.

«Молчат, сволочи! — думал Семен, прислонившись к холодному борту. — Ну, виноват, ну, выбросьте за борт». Ничего не видно в густом тумане. Но вот взгляд его скользнул вниз, на дно чаши. Там что-то тускло блеснуло. «Вода, вода, вода», — безумно шепчет Семен, наклоняясь все ниже. Воды стакана два. Но ему вполне хватит, он выпьет всю, до капельки. Никто не узнает об этом. Вода как магнит; все ниже и ниже склоняется Семен, еще секунда — и его пересохшие губы прикоснутся к холодной влаге.

В последнее мгновенье он услышал, что сзади кто-то поднялся. Обернулся, увидел, как, упираясь ладонями, на коленях выползает измученный Еремей. Тупо посмотрел на него. Что-то понял. Прищурился:

— Не шали, парень. — Поскреб под рубашкой и, широко зевнув, уполз в отсек.

И снова застучало в висках: «Виноват, виноват, виноват…» Теперь уже двойная вина была на нем. И вода так соблазнительно поблескивала на дне «чаши».

Утром Еремей лишь взглянул в сторону Семена, но промолчал. Лицо его больше не казалось измученным. Каменное и тяжелое, оно было равнодушным.

Воды досталось каждому по кружке. Семену подали кружку первому. Он было заслонился ладонью, как от удара, но Еремей настойчиво проговорил:

— Бери! — И ни тени укора не было в его взгляде. Равнодушное спокойствие.

Почти весь день стоял Еремей на коленях у борта, время от времени вытягивал шею, глядел по сторонам. Губы его при этом беззвучно шевелились. И вдруг, показывая пальцем через плечо, он весь затрясся, пытаясь что-то сказать. Тихо, с какими-то странными нотками в голосе он проговорил, обернувшись к остальным:

— Там… земля… Совсем близко…

Все зашевелились, пытаясь подняться на ноги. С правого борта приближался скалистый берег. Вот уже отчетливо виден галечный пляж. Крутым желобом спускался к нему, раздвинув скалы, поросший стлаником распадок. Рыбаки не верили своим глазам.

— Просыпаюсь, — бормотал Еремей, — думаю, снится. Но глаза-то открыты.

— Ребятки, а я ведь это место знаю, — неожиданно сказал совсем охрипший Санин. Он был оживлен, но так не вязалось это оживление с его изможденным лицом, повисшими, как плети, руками. — Вон там, за мысом, бухта…

Вспомнил и Семен. Вспомнил, как возил рыбаков туда еще в прошлом году. Но промолчал. Он прикидывал: от этого мыса до поселка три часа на катере, а если пешком, то километров семьдесят. И надежда, нелепая надежда затеплилась в его мозгу.

Когда до берега оставалось совсем немного, ветер пропал и катер снова застыл. Оцепенели и люди на нем. Через несколько минут ветер опять подтолкнул катер. Но теперь уже от берега. Метр, два. Спасительный берег отдалялся, и теперь, может быть, навсегда.

Рядом с Семеном скрипнул зубами Иван. Еремей, вцепившись руками в борт, подавленно молчал. Непонятная лихорадочная сила толкнула Семена к борту. Он уже перекинул через него ногу, но Санин, едва успев, схватил его за штанину.

— Ошалел, сукин сын! — гневно прошептал он. Губы его дрожали, слабая рука, которой он схватил Семена, мелко тряслась. И вот уже держат Семена за плечи два других рыбака.

— Ребята, да вы что! Я доплыву! Слышите?! Я обязательно доплыву. Мне надо. Я сообщу о вас! — он рванулся к борту.

Теперь его не удерживали. Только Санин, пристально посмотрев ему в глаза, проговорил:

— Не спеши. Не доплывешь. Да и без сапог не надо. Тут тебе не Кубань, камни кругом, холод. Подожди, я тебе лодку сделаю.

— Помогите, — обратился он к остальным.

Общими усилиями выдернули они из рамы деревянное, с кожаным верхом сиденье, сложили в него, как в корыто, сапоги и куртку. Подали Семену.

— А теперь послушай старика, — заговорил Санин. — Коли выжить хочешь, до воды не дорывайся, как выплывешь. Сначала глоток сделай, один. Через полчаса еще один, и только потом можешь больше, с кружку. — Он говорил, и рот его кривился от жажды. Еремей при этом отвернулся. Справившись с собой, Санин продолжал: — И на ягоду не набрасывайся, понемногу сначала.

Подул ветер и еще на метр отнес катер от берега. Семен сел на борт, как на коня, оглянулся в последний раз и, стиснув зубы, опустился в воду. Сразу сдавило грудь. Он держался одной рукой за сиденье, другой отчаянно загребал и не чувствовал холода…