Михаил Кизилов - Капитан

Мичман Буйлов к ритуалу первого в его жизни получения иностранных денег переоделся в тропические брюки неимоверной ширины. Они страшно неудобны уже после двадцати пяти градусов тепла. Поэтому все офицеры и сверхсрочники за деньги купили шорты, все, кроме Буйлова — не положено, значит, не положено.

В нашу канцелярию зашел старичок, открыл обшарпанный чемодан, выбросил на стол громаднейшую пачку денег, перевязанную заурядной веревкой. Мичмана Буйлова от такого вольного обращения с деньгами чуть столбняк не хватил. Старичок привольно устроился в кресле и с издевкой спросил на корявейшем английском.

— Считать будешь? — Он обратился именно к Буйлову, видимо определив собрата «по запаху».

— Ишь, чо делается? Чо делается? Чо творят, чо творят? Деньги веревками вяжут и бросают, как ветошь механик не бросит. Работнички! Ну дела, — запричитал мичман, пытаясь унять волнение, охватившее его при виде столь непочтительного отношения к денежным знакам, и уловив издевку в моем переводе вопроса старикашки.

— Конечно, буду! Ишь, чего захотел — не пересчитывать! У нас так не принято! Может, у них сплошь бордель, — постепенно успокаиваясь, продолжал мичман Буйлов, — а у нас порядок во всем! Мы не шаляй-валяй, мы моряки, по всему миру ходим!.. Ишь, пижоны, деньги веревками вяжут.

Потом, осененный догадкой, он отдергивает от пачки руку и вопрошает:

— Товарищ лейтенант, спросите у него, пожалуйста, он не с помойки веревку подобрал? А то нам капитан Гребешок говорил, тут болезни всякие есть.

Я, еле сдерживаясь от смеха, прошу старичка развязать веревку, ибо его коллега умеет развязывать только морские узлы. Старичок достает нож и с серьезным видом режет веревку.

Буйлов обстоятельно усаживается, достает пенсне, протирает стекла, водружает их на нос и начинает считать, предварительно потребовав тишины.

Несмотря на то что купюры старые и измятые, считает Буйлов очень быстро, вызывая восхищение у коллеги с потертым чемоданчиком. Сумма сошлась полностью, все было точно, но Буйлов никак не мог успокоиться и все бубнил под нос:

— Надо же, пижоны, с веревками ходят. Бросают тут. Тоже мне шипшандлеры, — нараспев произнес он новое для себя слово, которое вчера раз пять переспрашивал у меня. Пересчитав и разложив по одному ему известному принципу денежные знаки на столе, он облегченно снимает пенсне: — Товарищ лейтенант, скажите, пожалуйста, этому: пусть достает ведомость, я готов расписаться за получение суммы.

Перевожу, но старичок поясняет, что расписываться не нужно — фирма русским морякам верит. Потом, когда будем уходить, он придет, возьмет то, что мы не израсходуем, и тогда уж распишемся и поставим печать. Мичмана Буйлова опять прошибает холодный пот.

— Как это без росписи?! Во всем ведь мире, во всех банках расписываются. Я ведь деньги получил? Получил! Значит, должен расписаться. Ну и чудеса! Во всем мире расписываются, а здесь нет!

Мичман Бобровский — он давно уже здесь крутится, — расслышав тираду насчет всего мира, тут же поддел Буйлова:

— Иван Федорович, ежели всем миром считать Владивосток, а под банками подразумевать сберкассу на Садовой, то тогда, конечно, там без росписи не дают.

Буйлов позеленел, но вспомнил, что имеет дело с иностранцами, сдержался, встал и нерешительно заключил:

— Ну как хотите! Не надо расписываться, значит, не буду. Я пойду к себе, ведомость сделаю на выдачу… Тоже мне финансисты… Я бы такого в самый захудалый колхоз счетоводом не взял. Пижон, — ворчал мичман, закрывая свой металлический сейф-чемодан, созданный по его проекту умельцами БЧ-5. Красивым жестом защелкнул браслет на запястье правой руки, от которого тянулась изрядной толщины цепочка к рукоятке сейфа. Затем окинул взором канцелярию, вежливо кивнул, на прощание и переступил комингс.

Впервые вышли в город. Жарко. На улицах в тени деревьев (кроны их напоминают листву наших верб) сидят мужчины, пьют что-то похожее на кофе с молоком, жуют какую-то зелень — до пузырей на губах. Мальчишки настырно предлагают сигареты, зажигалки, какую-то дребедень. Женщин можно увидеть только в районе рынка и кое-где за домашними заборами. Попадаются виллы, обсаженные пальмами и все теми же вербами. Под ногами — песок, камни.

Цены в лавках плавающие. С приходом наших кораблей резко возрастают — русские не торгуются.

У магазина старик держит за руку девушку лет шестнадцати. Очень красивая мулатка, с шоколадной кожей, длинными, чуть вьющимися волосами, огромными глазами и изящным овалом лица. Предлагает за шиллинг. Рядом на тряпке лежат затейливые ракушки. Стоят два-три шиллинга штука.