Жозе Гомес Феррейра - Чудесные приключения Жоана-Смельчака

Однако Граммофон почему–то заколебался:

— Видишь ли, Жоан Смельчак, хотел бы я кое о чем тебя попросить…

— Говори, я слушаю.

— Если, разумеется тебя это не очень затруднит, давай по пути в Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы навестим мои родные места.

— Твои родные места? А разве у тебя есть родина? — удивился Жоан Смельчак, сознавая, что приличия ради ему следует удивиться.

— Да, есть. У меня там отец с матерью и два брата, грудные Граммофончики, — любезно пояснил Граммофон.

— В жизни не слыхал про такие места, — признался Жоан и тут же прикусил язык, устыдясь своего невежества. Но спустя мгновение глаза у него загорелись, и он спросил:

— А что это за город? Есть ли в нем мужчины, женщины, рестораны, гостиницы, парикмахерские?..

— Ну, а как же… Все есть. Только у людей там вместо головы пластинка, а вместо тела — ящикрезонатор, и держится он на двух попугаевых лапках — попугай в нашей стране птица священная. А женщины у нас носят юбки, и на заводных ручках у них шелковые бантики.

— И они говорят?

— Конечно! Трещат, как граммофоны. Вздумается им поболтать, покрутят ручку, вставят в мембрану иглу — и пошла–поехала…

— И самим, верно, забавно, — смеясь сказал Жоан Смельчак.

— Полетим со мной, увидишь, — подзадорил его Граммофон. Подпрыгивая от радости, Граммофон захлопнул рот (простите, крышку).

А затем, почуяв на себе всадника, кокетливо расправил крылья, просунулся в окно и элегантно взлетел в небеса.

Вскоре путники приземлились в удивительном месте с механическим пейзажем и музыкальной атмосферой. На деревьях, вернее, на железных шестах, которые почему–то здесь называли деревьями, вместо листьев были крохотные пластинки. На них записан был шорох листвы, волнуемой ветром. Распевали на ветках на манер соловьев и дроздов всяческие пластинки. Под сенью этого странного леса везде цвели цветы, и особенно бросались в глаза колокольчики или, вернее, малютки Граммофончики, различных размеров, форм и окраски. Повсюду свистели блоки, приводные ремни, пейзаж оживляли восковые валики, заводные ручки и блестящие металлические диски…

Дома в городе выглядели как огромные ящики, обитые кожей, и отделаны они были по–разному, в зависимости от достатка и вкуса владельцев и жильцов. Только бедные кварталы, где обитали в огромных хранилищах заигранные и вышедшие из моды пластинки, нарушали общий, монотонный стиль города.

Но больше всего потрясли Жоана Смельчака жители механического края, неутомимые болтуны, у которых вместо голов и в самом деле были пластинки, вместо тела — деревянный ящик на тоненьких птичьих лапах, вместо пальцев — мембраны.

— Почему же ты не такой, как все? спросил юноша у своего проводника. — Откуда у тебя взялись крылья?

— Ах, Жоан! Лучше не спрашивай! Крылья эти — сущее наказание. С тех пор как матушка увидела меня в таком состоянии, она заводит только пластинку с горькими причитаниями.

Жоан не устоял перед соблазном поближе познакомиться с бытом этих нелюдей. И, навострив уши, он остановился на самом оживленном перекрестке. Как раз в это время некий господин в соломенной шляпе, надвинутой за неимением головы на пластинку, и в рубашке с отложным воротничком повстречался с приятелем, одетым точно таким же образом.

— Как поживаешь? Как дела?

— Спасибо, все в порядке. Ну, а ты?

— Великолепно. Прекрасная нынче погода, не правда ли?

— Чудесная. Отличный день!

— Боюсь, завтра будет дождь.

— Возможно… Но сегодня душновато. Жара нестерпимая.

И так далее и тому подобное. Обменявшись этими глубокомысленными замечаниями, друзья вежливо пожали друг другу руки и разошлись, вытирая с пластинок пыль и пот модными фланелевыми тряпочками.

Вслед на ними на площадь выбежала разряженная дама, с густо напудренной заводной ручкой. Она едва не столкнулась с подружкой, которая мчалась ей навстречу. Обе громко расхохотались, а затем принялись чесать свои языки–иголки.

— Привет, милочка! Я тебя сто лет не видала!

— Какое на тебе платьице, ну просто прелесть!

— Знаешь, сейчас опять входят в моду ручные нашивки на мембране.

— Ах, уж эти мне служанки! Управы на них нет, совсем обнаглели! Они меня с ума сведут.

— Не говори, дорогая! Беда с ними, и только!

И так далее и тому подобное. Завершив беседу на столь же интеллектуальные темы, они сняли иголки, закрыли крышки и расстались, посылая друг другу бесчисленные воздушные поцелуи.

За полчаса Жоан Смельчак по горло насытился разговорами о погоде, модах и служанках; слова неизменно были одни и те же, остроты одинаково избитые.