Кэрол Берч - Зверинец Джемрака

— И что нам теперь делать? — спросил невидимый голос. — Умереть? — Дэн закашлялся. — Или продолжать жить?

Опять молчание, на этот раз подольше.

— Карты розданы, — произнес Дэн, — делать нечего.

Я почувствовал: надо что-то сказать:

— И это мой долг?

— Вот именно.

Почувствовав усталость, я лег и закрыл глаза.

— Ну, я пойду, — сказал Дэн.

Глаза я так и не открыл. Он с кряхтеньем поднялся и тяжело вздохнул:

— Старые кости.

С минуту он постоял — словно ждал, не скажу ли я чего-нибудь, но я молчал. Тогда Дэн произнес:

— Я знаю, что ты чувствуешь. У меня так тоже бывает. Меланхолия называется.

Я по-прежнему хранил молчание.

— Приходи как-нибудь к нам на ужин, Джаф, когда будет настроение.

— Спасибо, приду, — отозвался я.

Но вряд ли это могло случится в ближайшем будущем.

Произошло это однажды утром: я услышал, как кто-то играет на гармонике «Санти Анну». Мелодия плыла над крышами к реке, по направлению к Рэтклифф-хайвей. Зима и весна прошли, лето было в полном разгаре. Следуя за мелодией, я вышел из дому, но так и не нашел ее источника, или он сам направился в другую сторону. Не знаю. Я бродил без цели, то и дело останавливался — просто постоять и посмотреть на реку. В голове у меня продолжала звучать «Санти Анна», и мне вдруг подумалось, что я должен купить себе гармонику и научиться на ней играть. Это была не просто праздная мысль — скорее нечто похожее на резкий толчок изнутри. Я чуть было не ринулся домой за деньгами, чтобы потом побежать на Розмари-лейн, где можно было купить подержанную гармонику. Но вид огромного клипера, входящего в реку, подобно лебедю, был так прекрасен, что я не сделал и шагу. С места, где я стоял, было видно, как матросы лезут по вантам и бегают по декам, выполняя приказы; мне почудилось, будто под ногами у меня снова палуба, и это ощущение было реальным, как никогда. Так ясно и стремительно пронеслись перед глазами картины: кровавый закат невыносимой красоты; потом взрыв розового сердца, пульсирующего в ведре, при внезапном крене шлюпки; и, наконец, Тим, каким он был всегда, — бесшабашный и веселый друг. Порой он обходился со мной самым возмутительным образом, но на самом деле, думаю, он меня любил. Я погрузился в задумчивое состояние и медленно направился в сторону дома. Я не заметил, как пролетел день, и очень удивился, очутившись в нашем дворе уже затемно. Матушкины раковины были аккуратно разложены на подоконнике, а в окне во весь рост стоял Дэвид и улыбался мне всей своей сопливой физиономией. Его чудесная улыбка вызвала в памяти ту огромную волну любви, которую я почувствовал там, в шлюпке, когда подумал, что никогда не вернусь. Это чувство заполонило меня. Напугало и ошарашило. Лондон. Мой Лондон. И все это впустую. Но я-то все еще здесь. Я сразу прошел наверх и лег в постель не раздеваясь, натянул на голову одеяло и долго лежал в темноте. В ухе, прижатом к подушке, отдавался громкий и испуганный стук сердца. Сколько я ни проживу, никогда не стану мудрым. Никогда не пойму, почему все случилось так, как случилось, никогда не пойму, куда они подевались, все эти лица, которые я так ясно вижу в темноте. Выхода нет, все просто: живи или умри. Каждое мгновение — пузырь, и он лопается. Шагай дальше, от прошлого к будущему, всегда вперед: радуга из камней, где каждый камень мягко рассыпается, когда нога ступает на него и следует дальше. Пока внизу не окажется пустота. А до тех пор — живи.

В комнате послышалось какое-то движение — мышонок прокрался. Я открыл глаза и высунул голову из-под одеяла. Из-за двери выглянула матушка со свечой.

— Спустишься к нам ненадолго? — спросила она.

Я уже произнес было «нет», но вместо этого спросил:

— Ужин готов?

— Почти.

Матушка поставила свечу и ушла, оставив дверь открытой. Я сел, спустил ноги на пол и принялся зевать, пока на глазах не выступили слезы. Мне было холодно, и я пошел вниз — к огню и пище.

— Отличная треска, — произнес Чарли Грант, когда я сел за стол, держи. — И он подтолкнул доску с хлебом в мою сторону.

Треска была в панировке из овсянки, зажаренная до коричневатого цвета.

— Мы тут подумали, — начала матушка, — пора бы тебе на рынок выйти вместе с Чарли, как-нибудь с утра и начнешь. Раз уж все равно ничем не занят, мог бы там поучиться.

— Хорошо, — ответил я.

Но боже мой, в ту ночь, лежа без сна, я думал: надо что-то делать, иначе я так и застряну здесь с матушкой и Чарли до конца своих дней и умру за прилавком с рыбой. Какой у меня выбор? Рыба. Подавальщик в пабе. Все будут ходить туда, чтобы на меня посмотреть. Мальчик-каннибал. Снова пойти работать к Джемраку? Вернуться в море?