Мартин Эмис - Записки о Рейчел

— Ага, Чарльз, — сказал он, пытаясь придать голосу непринужденность, — я тут узна ю от твоей матери, что ты ударил Валентина. По голове. Это верно? Ты не должен этого делать. Это крайне опасно. Только не по голове. Надеюсь, это понятно? Ладно, нахлобучка закончена. Увидимся за ужином. — Он улыбнулся и попытался пройти мимо меня.

— Я бы вообще не стал его трогать, но он со своими друзьями избивал другого мальчика.

Отец теребил рукав, чтобы не встречаться со мной взглядом.

— Рискну допустить, что это так, но твоя мать и я…

— Отлично. В следующий раз, когда застану его за этим, то просто сломаю ему руку. И что это значит: «твоя мать и я»? Когда в последний раз…

— Чарльз, бога ради! — Он выглядел растерянным, сбитым с толку, как в тот раз у Нормана. — Ты же не станешь утверждать, что в его возрасте всегда вел себя примерно? — Он извлек из брючного кармана наручные часы. — Может, когда станешь старше, ты увидишь — увидишь, что неправый, который пытается выставить себя правым, неизменно оказывается еще более не прав. — Он застегнул часы на запястье. — Может, когда станешь старше, ты поймешь.

— Неплохая телега, — сказал я. — Но довольно бессмысленная в твоих устах. Может, ты и старше, но моя мать не…

— Да какое твое дело?! — Отец замолчал, но вскоре продолжил, уже мягче. — Я не вижу большого смысла в этом разговоре. — Он вынул из кармана связку ключей и стал помахивать ею из стороны в сторону. — Мы потом будем жалеть о сказанном. Чарльз…

— Все, я понял. — Жестом руки я отверг любые последующие возражения или вопросы. — Не беспокойся, я буду нем. Молчание — золото.

В уборной я помочился, откашлялся, привел себя в чувство, пропев несколько раз: «Наплюй на него, наплюй на него», — и пытался не плакать. Когда я вернулся, в комнате было темно. Рейчел спала. Я подошел к окну и стал смотреть на лес. Постепенно моя грудь перестала ходить ходуном. Я все равно не знал бы, что сказать Рейчел. Я лег рядом с ней, выгнув грудь, чтобы притупить боль в легких, и стал ждать, пока кто-нибудь не позовет нас ужинать. Долго ждать не пришлось.

Я не сводил глаз со старого козла все время, что сидел за столом, но смотреть, в общем-то, было не на что. Он был слишком занят, строя из себя Гордона — светского льва, Гордона — хлебосольного хозяина, чтобы у него еще оставалось время быть блудливым мужем или коварным ловеласом. Тем не менее он сидел между своей подружкой и ее сестрой-близнецом, тогда как моя мать на другом конце стола пыталась совладать с сэром Гербертом и Вилли Френчем — журналистом. Мы с Рейчел сидели друг напротив друга где-то посередине стола. Рейчел держалась вполне уверенно и независимо; и все же я не мог подавить в себе желания поправить или просто перебить ее всякий раз, когда она раскрывала рот.

А тем временем между сэром Гербертом и Вилли шел блестящий спор на тему современной молодежи. Я никак не мог определиться, кто из этих двоих мне более отвратителен. «Кушать подано» в отставке. Сэр Герберт наводил на мысль о мусорщике, который разбогател, выиграв в спортлото. Брыластое пористое лицо, над которым торчали клочки белесых волос, не вязалось с элегантным английским костюмом и крахмальным воротничком. В одном из ушей, по форме напоминающих вопросительный знак, пузырился крем для бритья. Ростом сэр Герберт не дотягивал и до полутора метров. С другой стороны, глядя на Вилли, вы бы могли поспорить, что он только что слез с мотоцикла, на котором носился всю жизнь на бешеной скорости. Его густые рыжие волосы были зачесаны назад в волнистую гриву; глаза тоже имели рыжеватый оттенок. Все это не давало ему преимущества в споре, хотя симпатии публики были на его стороне, чему способствовало еще и его пулеметное заикание. Сэр Герберт в лучшем случае позволял ему произнести «Я…» или «Ч…».

Герби выставил на обсуждение очередной неразрешимый парадокс, заключающийся в том, что вызывающая «неконвенциональность» молодежи на самом деле была не чем иным, как особым видом «конвенциональности». В конце концов, не стал ли вчерашний нонконформизм сегодняшним конформизмом? Кем являются все эти молодые люди, как не ортодоксами, если они претендуют на низвержение ортодоксальности?

До чего свежо, до чего ново!

Сэр Герберт обвел сидящих за столом таким самодовольным взглядом, что даже мой отец притих и заинтересованно сдвинул брови. Затем Герб решил испросить моего мнения, похвалив мой эксцентрично-строгий наряд, мои извращенные хорошие манеры, мою дерзкую опрятность. Мой ответ не был настолько уж неприличным, чтобы не привести его здесь полностью. (Он звучит так гладко, поскольку, по большому счету, это плагиат из Обращения к Моему Отцу.) В качестве извинения я стиснул лодыжку Рейчел между своих ног. Затем я сказал: