Юлий Крелин - Исаакские саги

Бледный. Но давление держал. Свертываемость нормальная. Мочу давал. В сознании…

В ясном сознании.

— Ну, что, тезка… Тебя, оказывается, также зовут, Борисом. Ну как, оклемался?

— Больно.

— Избили? Подрались?

— Не помню.

— Пьяный что ли был?

— Нет. Гуляли. А как вас называть?

— Я ж говорю Боря. Борис Исаакович.

Мальчик после наркоза, кровопотери, операции, нервного шока — себя, по-видимому, плохо контролировал. Глянул на доктора и отвернулся.

— Иссакыч?!

— Не расстраивайся, дорогой. Мы все равно одной крови. Хм.

Имя у нас одно. Иссакыч потащился из реанимации. А может, ему показалось…

А на дорогах сейчас полно машин. Опять гнать, опять дорожный лёт, спешка, суматоха, суета. Не покатишься плавно, не поглядишь на мир вокруг, не разглядишь сразу, что вокруг творится.

— Значит, доктор, вы должны ей сделать операцию. Ей же больно.

— Да поймите вы — не все, что болит надо оперировать.

— Раз вы не можете ей помочь — значит надо оперировать.

— Вы ж не понимаете в этом — зачем говорить пустое.

— Мне уж больше восьмидесяти и, если моей дочери больно, значит, я требую ей помочь. И вот уже сколько лет ей никто не помогает.

— Ну, нет у нее ничего такого, что требует операции. Ее уже где-то оперировали. И не раз. И не помогли. Операции были напрасны. А вы опять.

— Я не знаю. Ее там оперировали — значит так было надо.

— Может, надо было. Я тоже не знаю — я сам не видел. Но вот выписка из истории болезни, где сказано, что ничего не обнаружено.

— Вы не должны нам отказать… Значит…

— Могу. Что я бандит, когда режут просто так. Могу и отказываю.

— Значит, что у нее?

— Есть больные, которые настаивают на операциях, несмотря на то, что им они не помогают. Хирургия же не всесильна. Что ж, как говорится, не с чего, так с бубен? Вы ж не врач. А потому не подбивайте меня на преступление.

— Значит, это и есть преступление, коль вы отказываете нам в операции.

— Давайте прекратим разговор. Вы в этом ничего не понимаете, а нас донимаете пустыми разговорами. Вот заведующий отделением сидит — он также думает. А если вы нам не верите, можете обратиться к любым консультантам. Мы будем только приветствовать.

Заведующий отделением, Борис Исаакович сидел в углу ординаторской в кресле и делал вид, что изучает истории болезней. Он думал его минет тяжкая обязанность говорить с этим несчастным стариком, который уже многие годы страдает вместе со своей дочерью. Она уже не раз лежала в их отделении. Где-то ей делали напрасные операции. Есть такие, по-видимому, не совсем, скажем мягко, адекватные люди, что страстно жаждут оперироваться. И кое-где да кое-кто подается их настойчивым страстным мольбам и стенаниям. Они, эти страдальцы, конечно, ненормальны, но определить, как некую точную болезнь нельзя, что нередко бывает с душевными недугами.

Борис Исаакович разозлился на своего ординатора за то, что он сваливает разговор на него. Но ведь и врача тоже можно понять. Если разговор с пациентом или родственниками его заходит в тупик, надо обращаться к следующей инстанции, к заведующему. Но и заведующий уже неоднократно вел эту, не дающую никакого пути к свету, беседу. Еще одна безрезультатная и бессмысленная беседа. Не дай Бог еще и в ругань перейдет. И так все на грани.

Борис Исаакович разозлился, но вынужден был вступить на скользкую дорожку объяснений ненужности операции.

Сказка про белого бычка. Естественно, и сейчас она ничем не закончилась — эта очередная беседа.

Старик ушел и врачи остались одни.

— Ты был невежлив, — открыл дискуссию заведующий.

— А что ж, соглашаться на операцию?

— Ну, не отказывал бы так категорически. Сказал бы полечим, посмотрим. Хотя я ему и сам раньше тоже отказывал. Но помягче надо. В чем-то бы с ним соглашался полегонечку. Отказывать надо вежливо. Как облако.

— Как облако! Так и соперируем еще сдуру. Простите — с вежливостью на знамени.

— Ты не иронизируй. Деда жалко.

— А мне? Так что делать-то?

— Да все правильно. Я и сам не знаю. Оперировать, конечно, ее нельзя. Шли бы в ту больницу, где ее оперировали…

Вот такая бесплодная, хоть и бесшумная дискуссия, еще чуть порокотала, а скорее, пожурчала и, естественно, сама собой испарилась. Решения и не могло быть никакого. Вежливость вежливостью, а операция — не таблетку дать… Или даже не укол сделать.

Все занялись своими делами. Врач согнулся и навис над столом, начав чиркать ручкой по листочкам, рисуя дневники, выписывая больных, и одолевать прочую бумажную рутину.