Алексей Березин - Интернет-журнал Виноградова №5, 2012

Там я и понял, что то, что у меня было, – не важно, и для меня не нужно. Я не знаю, умер я тогда, или родился заново, но все, что было до передовой, стало таким чужим и непонятным. Оно помножилось на ноль. Я все помню в мельчайших деталях, но эти воспоминания не вызывают у меня абсолютно никаких эмоций, у меня теперь вообще мало что вызывает эмоции. Я просто это помню, и оно не имеет никакого значения, мне больше это не нужно.

Я хлебнул воды из фляги. Белов внимательно смотрел на меня. Я не знаю, о чем он думал в тот момент. Повисло напряженное молчание. Он молчал – и я молчал. Он курил – и я курил. За стенами блиндажа потрескивали ружейные выстрелы. Фронт жил своей жизнью, ему не было никакого дела до сидящих в блиндаже офицеров, которые разбирали личную драму одного из них.

– Ну, скажи уже хоть что-нибудь, – не выдержал я. Меня уже изрядно утомило это неопределенное молчание.

– А ведь, исходя из твоего рассказа, ты любил ее, а сейчас просто загрубел здесь в окопах, потерялся в этом всем. Я много таких видел. Вот закончится война, вернешься к нормальной жизни, и вот увидишь, снова все станет важным и необходимым. Да и молод ты, в конце концов, у тебя вся жизнь впереди. Я в твоем возрасте тоже таким был, вот только повоевать не пришлось, хотя так хотелось! А потом я перерос это.

– Илья Григорьевич, из моего рассказа ты не понял главного: она не была причиной, она была катализатором. Я не могу иначе, кроме как быть здесь – в траншее, тут мое место! А там – в тылу для меня нет ничего, там пустота! Я не знаю, что там делать. Нет, мне там не скучно, как героям классиков, нет. Там все слишком непонятно для меня. Я родился таким. У меня хватало сил жить там, просто не было цели, не было идеи. Это было просто биологическое существование. А без цели жить нельзя, это – выше человеческих сил.

– А здесь у тебя какая цель?

– Сначала была умереть, а сейчас – ЖИТЬ. Здесь я дышу, здесь расцветаю! Тут моя жизнь приобретает смысл, которого я не имел там, и которого мне так не хватало.

– Дурак ты, Егор. Ты сам себя таким сделал. Сам заставил себя мучиться тогда, сам заставил себя любить войну, когда искал причину для того, чтобы выбросить из своего сердца Анну. Ты сам себя загнал в этот угол, из которого не можешь выбраться. Тебе кажется, что здесь на передовой ты счастлив, но это лишь иллюзия. Ты – боишься думать. Ты знаешь, что твои мысли сожрут тебя, если ты начнешь уделять им много внимания. Ты боишься признать, что тебе плохо без друзей, плохо без любимой, имя которой не изменилось. Ты любишь её и убегаешь от этого. Ты больше не ищешь смерти. Я это видел, даже учитывая то, что то, как ты выскочил из траншеи и выглядело безумно, ты просто играл, как мальчишка. Но и ты не знаешь, какой жизни ты хочешь. Ты думаешь, что ты хочешь воевать, но на самом деле для тебя это лишь способ не думать. Твои враги – не немцы, твой самый страшный враг – ты сам. Опомнись, пока не поздно. Не ломай себе жизнь еще раз, все впереди, – сказал капитан и улыбнулся.

Не понял. Он меня не понял! Точнее понял, но не принял. Он не поверил в то, что можно забыть о друзьях и о девушке не ради «великой» цели, а просто потому, что тебе нравиться воевать! Не поверил, что я ничего, кроме как воевать, не умею. Не умею любить, не умею дружить. Что у меня больше нет ничего и оно мне не надо! Я не хочу возвращаться к тому, что было раньше, не хочу снова влачить свое не очень жалкое, но все-таки, просто существование, которое Белов опрометчиво назвал жизнью.

– Прошу прощения. Уже поздно, а завтра должно быть жарко. Я выспаться хочу, – не дожидаясь ответа командира, я отдал честь, развернулся «кругом» и вышел из блиндажа.

Уйти-то я ушёл, только внутри прочно засел червь сомнения: «А вдруг он прав»? Не думать об этом было невозможно. Отдельные фразы капитана назойливой мухой крутились в голове.

Неужели все так, как он говорит? Неужели я – просто мальчишка, который не нашёл себя? Неужели я до сих пор люблю Анну? Неужели все это так и есть, просто я боюсь в этом себе признаться? Слишком много вопросов. Слишком долгий день. Слишком много всего на сегодня. Я устал, я дико устал. И физически, и морально. После боя болит раненное плечо, да еще Белов мне всю душу наизнанку вывернул. Жалею, что сразу не ушёл. Думал, что он поймет, мне казалось, что он поймет. Ошибся, жаль.

– Эй, солдат, – зову я вестового. – Разбудишь меня на рассвете.

– Слушаюсь, ваше благородие! – бодро рявкнул вестовой.

Я уснул моментально. Просто провалился в такой тяжелый вязкий сон, без единого сновидения. На передовой мне никогда сны не сняться.