Я захожу в блиндаж Белова.
– Поручик Милютин по вашему приказанию прибыл! – козырнул я.
– Да, садись, – говорит мне капитан. – Что за представление ты только что устроил?
– Двоих немецких лазутчиков убил, а что? – стараюсь изобразить искреннее удивление тому, что мне задали такой вопрос.
– Ладно, черт с тобой, твоя жизнь, не моя. Как ты думаешь, что это все значит?
– Думаю, это была разведка боем. А те двое, которых я положил – наносили на карты наши позиции. И думаю, они были не единственные.
– Правильно, я тоже так думаю. Им нужно было уточнить свои расчеты. Думаю, завтра начнется штурм, – говорит капитан и закуривает.
– Скорее послезавтра, до утра могут не успеть перепроверить все данные.
– Поверь мне, наши позиции практически не изменились с прошлого штурма. Это было последнее уточнение. Я знаю немцев, завтра все начнется. Потери в роте есть?
– Пока не считали. Не думаю, что больше чем у немцев, – улыбнулся я.
– Ох уж мне эти немцы, с их любовью к точности….
– Сколько немцев сегодня погибло из любви к точности. Мне нравится, когда умирают за любовь. Это так банально! – я уже просто смеюсь.
– Ты считаешь, что за любовь умирать банально?
– А нет? – ухмыляюсь я.
– А, по-моему, умереть за любовь, это достойно, – сказал Белов, – за любовь к женщине, за любовь к Отчизне. Это и есть то, что отличает человека от животного. Бред то, что говорят люди про язык, наличие души и прочее. Человека от животного отличает именно способность пойти на смерть ради каких либо идеалов, в том числе и ради любви.
Я закурил. У меня возникло противоречивое чувство. С одной стороны я хотел встать и выйти из блиндажа, а с другой мне так хотелось буквально исповедоваться этому человеку. Белов был из тех людей, которые не просто располагают к себе, он был из тех, кому хочется открыться. Тебе кажется, что ему можно доверить любую тайну, и он никак это против тебя не использует. Ну, ведь правда, стоит просто посмотреть в это простое, как курок револьвера, лицо. Я совсем недоверчивый человек, но ему я верю. Не знаю почему, но верю. Это то, что не надо объяснять, даже для себя. Я просто ему верю. Как ребенок верит матери, рассказывая ей самое сокровенное.
– Ох, господин капитан, – тяжело вздохнул я. – А не кажется ли вам, что умирать за любовь это глупо? С любовью надо жить, умереть-то каждый может. Это то, что отличает сильных от слабых.
– Егор, вот тебе сколько лет?
– 24, – говорю я.
– Ну вот, что ты в этом можешь понимать? – он добродушно смеется. – Ведь ты еще мальчишка, наверное, и не любил-то никогда. Если вы с Соболевым друзьями были, то значит и ты такой же бесшабашный, дикий и не обузданный. И любовь с такими, как вы не вяжется совсем.
– Да. Тут ты прав, не вяжется…. Знаешь, там – в Одессе, у меня было все. Все о чем может мечтать мужчина в моем возрасте. У меня была карьера – я стал самым молодым командиром роты в нашем полку. У меня были деньги и положение в обществе. Были друзья… и была невеста.
Служба – для статуса, деньги – на девок и водку, друзья – для компании, невеста – для самолюбия.… И ты думаешь, что я был счастлив? Да черта с два! Я не знал, что с этим всем делать и не понимал, зачем оно мне нужно.
А потом началась война. Сначала исчезли друзья. Нет, они меня не предали, просто так получилось, что кто на фронт, а кто – от него подальше. Потом исчезли деньги. Потом не стало и невесты. И вот тогда мне стало по-настоящему плохо. Я лишился всего, что имело для меня значение. Всего того, с чем я не умел обращаться, но так к этому привык.
– Любил ее? – осторожно спросил Белов.
Я покачал головой и потушил сигарету.
– Нет. Любил то, как она ко мне относилась, но не её саму. Правда, понял я это уже потом. А ведь все могло быть иначе, если бы я в течение недели после моего разрыва с Анной нашел бы себе другую или смог бы встретиться с Соболем или другими. Но случилось то, что случилось. Я внезапно остался наедине со всеми обидами и проблемами. Черт, как же плохо тогда было! И тогда я взял в руки револьвер и поднес его к подбородку, вот сюда, – я показал то место, у которого полгода назад держал заряженный наган. – И нажал на курок. Почему я жив, спросите вы. А я жив благодаря тому, что была осечка, кстати, ни до, ни после этот револьвер осечек не давал, – я мрачно усмехнулся. – Знаешь, ведь я не верю ни в знаки судьбы, ни, в общем-то, в Бога. Но я не смог второй раз нажать на курок. Я просто струсил. У меня не хватало решительности сделать это снова. Тогда я решил поехать на фронт.
Читать дальше