Людмила Коль - Земля от пустыни Син

И он начал с изучения Торы, данной Богом только одному народу, ибо соблюдая Закон Торы, он выполняет обязательства всего еврейского народа.

Он делает это каждый день, так, как их учат: каждый день он прочитывает ту часть книги Тегилим, которая относится к сегодняшнему дню месяца; каждый день учит по одной главе, хотя и не все слова понимает; даже идя куда-то, он повторяет слова Торы и размышляет над ними, взвешивает свои поступки. Он установил для себя определенный режим: он обращается к Торе только тогда, когда он один, чтобы ничто не мешало.

Всеволод Наумович тяжело поднимается с кресла. Он задремал, кажется? И сам не заметил. Он подходит к окну, отдергивает штору, устало смотрит на тусклое солнце. Оно наконец пробило серую тяжелую завесу, из которой утром вместо снега сыпалась мелкая дождевая труха, и стоит желтым невзрачным пятном над крышей противоположного дома. Слякоть теперь в декабре вместо снежных сугробов, грязь плюется из-под ног. На минуту ему представляется каток, яркие фонари, музыка, толпа, которая мчится под эту музыку вперед по кругу на «гагах», и он вместе с ней, и рядом — кто? Не вспомнить теперь… Какая-то девчонка из их класса…

Низкий зимний луч нехотя проникает в комнату, косо повисает на стене и медленно сползает вниз. Сколько же это времени? — спохватывается Всеволод Наумович. В квартире глухая тишина. А где же Ира с ребенком? — встревожено соображает он. Должна уже давно быть дома.

Всеволод Наумович выходит в прихожую: кажется, никого нет. Он без стука открывает дверь в комнату Глеба — пустота… Где же они? Он звонит Лене.

— Что ты меня отрываешь от дела? — недовольно произносит ее голос на другом конце провода. — Ира еще неделю назад сказала, что к родителям на эти выходные поедет.

— А Глеб?

— Что — Глеб? На работе Глеб, придет вечером. Если тебе нечем заняться, телевизор смотри.

В трубке короткие гудки.

Всеволод Наумович, шаркая шлепанцами на всю квартиру, возвращается в комнату. Уже время обеда, но есть совсем не хочется — в последнее время у него нет аппетита, а во рту стоит горечь. Может, и от лекарств это все…

Он несколько минут сидит молча, глядя бездумно в окно на медленно приближающиеся ранние сумерки.

Даже звонить некому теперь: единственный друг Илья несколько лет назад скончался в психушке. Он и тогда, в молодости, если чувствовал приближение приступа депрессии, звонил и просил отвезти его в больницу. И он, Сева, вез его в «Кащенко» — так ее называли, и всем всё понятно было. С годами болезнь обострилась, и Илья уже не выходил оттуда…

Всеволод Наумович включает телевизор. Там идет сериал. Он щелкает переключателем программ, но ничего толкового не находит и просто сидит, механически следя за тем, что мелькает на экране. Какая разница, что там показывают? То «восковые фигуры» оживают — так он называет бывших кумиров, которые теперь омолодились с помощью дантистов, геронтологов и пластических операций и устаивают грандиозные шоу; то, как сейчас, обычные выяснения семейных отношений: возлюбленные, родители и дети, сестры, то братья…

Где-то теперь его родной брат? У него ведь где-то есть родной брат, Костя. Интересно, до каких еще высот он добрался? В последний раз они виделись на похоронах матери — тогда с трудом разыскали его телефон, чтобы сообщить о ее смерти, — оказалось, он давно переехал в другой район. Но с тех пор прошло уже лет восемь, наверное. Да и не говорили тогда ни о чем. А о чем было говорить? После того случая с квартирой, когда Костина Танька, эта гойка, наезжала на него, обвинив в случившемся только его, Севу, все прервалось. Дрянь, конечно. Уехала, говорят, умахнула куда-то в Германию, сбежала к другому, стерва, на халяву заграничную. Линейка, которой пользуются, чтобы провести прямую линию. Впрочем, за границей все женщины такие — жердеобразные. Он отлично помнит, как увидел ее первый раз, — такое не забывается. Бутончик в красном платьице, с блестящими глазами, подстриженная под мальчика, тоненькая и изящная. Впорхнула в их квартиру, вон там, на пороге, стояла, стреляла в разные стороны взглядами, соплюшка-школьница. А выросла во что? Как брат ее выносил? Кажется, даже любил. В свое время Сёма сразу ее определил: не баба. Подумаешь, Костя обиделся, когда Сёма так высказался, заявил, что больше Сёму видеть не хочет! Сам теперь, дошли слухи, женился второй раз на какой-то молоденькой лярве. А тогда перестал приходить, если Сёма бывал у них. Плевал Сёма на это. Всегда говорил: «А кто же она у него? Палка, а не телка». Сёма на этот счет специалист был большой. У женщины бедра должны быть, ляжки, грудь — формы, одним словом, чтобы приятно было взять, чтобы хотелось погрузиться в них, как в перину, — вот как у Лены, например. От женщины должно исходить тепло и спокойствие, а не бомбардировка из нерастраченных флюидов. Смотрела на его Лену всегда как бы сверху вниз: я, мол, с образованием, а ты что окончила? Бухучет? Ха-ха! Уже после замужества на вечерний поступила, чтобы бумажку иметь?.. А я вот — сразу, после школы!.. Нет, не так нужно было разговаривать с ней — нужно было ее сразу прищучить. Подумаешь, их квартиру оформили на него! Сколько таких случаев в то время было — не счесть! У кого-то дачу переоформили, у кого-то — квартиру, у кого-то мебель вывезли, машину за хорошую цену перепродали. Для чего же упускать шанс, если можно? Она еще пыталась ему что-то п……. Кричала по телефону: «Ты обокрал родного брата!» Обокрал! Разве не ему пришлось всю жизнь быть в тени Кости? Потому что вокруг только и говорили о Косте: успешный, молодой, а уже докторскую защитил, жена — умница-красавица. Сева и сам частенько вытаскивал эту карту, когда хотел погреться от чужой тени: «А у меня брат, между прочим…» И это он обокрал Костю?! Все ведь вернулось на прежнее место, документы переписали! Заткнуть ее нужно было сразу, чтобы не создавала шумовых эффектов. Он так и сказал ей: «За мной стоят коммерческие структуры!» Она только рассмеялась, и он услышал в ответ короткие гудки — лапкой его по морде!