Ирина Касаткина - Одинокая звезда

Наконец, насмотревшись на живой огонь и разрумянившись от его жара, они заговорили. Девочки дружно стали просить Диму что-нибудь спеть. Его долго уговаривать не пришлось – Дима любил петь и знал, что его пение нравится женскому полу. Взяв гитару и немного побренчав, настраивая ее, он объявил:

– Песня о любви под названием «Тебе». Слова Марины Башкатовой, музыка моя.

звучал его ласковый голос. И хотя Дима не сводил глаз с сидевшей напротив Лены, в этом голосе было столько любви, нежности и какой-то сладкой боли, что каждой девочке, с замиранием сердца слушавшей его, казалось, что поет он только для нее.

Со стесненным сердцем слушала Лена его пение. Боже, как он изменился! – думала она. Четыре месяца назад это был влюбленный порывистый мальчик, способный запрыгать от радости при виде ее. Любовь сделала его совсем другим человеком. Теперь перед ней сидел юный мужчина, в голосе которого звучала такая страсть, что у нее по коже побежали мурашки. И не в силах выдержать этот обжигающий взгляд, она опустила глаза.

При первых звуках любимого голоса у Маринки непроизвольно потекли слезы. Стиснув зубы и закрыв рот ладошкой, чтобы не зарыдать в голос, она быстро отползла от костра за толстую сосну и там дала волю слезам.

Вдруг она почувствовала, как ее шею что-то пощекотало. Рукой она нащупала конец длинного прута. Кто-то невидимый потянул прут в темноту. Незаметно удалившись от костра, в его неверном свете Маринка увидела лицо Гены. Он приложил палец к губам и, взяв ее за руку, отвел подальше за деревья.

– Геночка! – обливаясь слезами, зашептала она. – Они сегодня будут вместе. Я видела, как она забиралась в его палатку. Все кончено, Геночка! Ой, как мне плохо!

– Не будут, – уверенно произнес он. – Она ночует с Селезневой – ее рюкзак уже там. Я сам слышал, как она ему отказала. Отложили до августа. Но и в августе у него ничего не выйдет. Она не будет с ним – никогда!

– Ой, Геночка! – обрадовалась Маринка. – Как же тебе это удалось? Ты просто волшебник!

– Удалось. Я злой волшебник – и чем дальше, тем злее. Живи спокойно, подруга, может, ты его еще и заполучишь. Хотя и тебя ему отдавать противно до ужаса.

– Башкатова! – донесся до них голос физрука. – Где ты? Отзовись! Не смей далеко заходить.

– Я здесь, Виктор Петрович! – крикнула Маринка. – Не беспокойтесь, мне надо. Я сейчас вернусь.

– Ну, я пошел, – прошептал Гена. – Смотри, никому, что ты меня видела. Меня здесь не было. Я сегодня за сторожа на складе. Там в случае чего подтвердят, что я всю ночь был на месте.

– Как же ты один… ночью? Не страшно?

– Самое страшное со мной уже случилось, – невесело отозвался он. – Теперь мне ничего не страшно. Пока!

И он скрылся в темноте. А повеселевшая Маринка вернулась к костру. Они просидели до половины третьего ночи, пока костер не догорел дотла. Маринка убедилась, что Лена действительно пошла спать в палатку Насти, а к Диме напросился Оленин, – в его в палатке поселились девчата. Но Оленин так и не пришел, и Дима ночевал один.

– Спим до восьми, – распорядился физрук. – Если кто проснется раньше, ведите себя потише – не будите остальных.

– Кто меня разбудит до восьми, – послышался из темноты голос Саши, – пусть сразу копает себе ямку. Чтобы времени потом не терять.

Если бы он промолчал, может, и спал бы лагерь до означенного часа. Но идея-то была подана – просто брошена на благодатную почву. И ровно в шесть утра голос Веньки, усиленный мегафоном, стянутым из палатки физрука, на весь лагерь пронзительно заорал:

– На-а-а зарядку! На зарядку, на зарядку станови-и-ись!

И бросив мегафон, Венька стрелой понесся прочь. Но где ему, коротконогому, было удрать от Оленя! Скоро-скоро весь лагерь с чувством глубокого удовлетворения услышал жалобные вопли Веньки, доносившиеся из прибрежных кустов. Изрыгая проклятия, физрук побрел их разнимать.

– Ну, рассказывай, – потребовал Дима у Лены по дороге домой. – Давай свою версию. Только правдивую.

– Он был в лагере. И предупредил меня: если я останусь с тобой, он такое устроит!

– Кто? Гнилой?!