Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера

О друзья мои, я прекрасно помнил, что поклялся никогда не петь для этого спесивого человека. Тем не менее я кинулся ему в ноги и поцеловал подол его бурнуса.

Да и кто из вас, скажите на милость, на моем месте поступил бы иначе?

Ответа не последовало, но все головы смиренно склонились в знак согласия.

И Башир продолжил свой рассказ:

— Не сомневаюсь, друзья мои, что вам приходилось бывать на пышных свадьбах и вам даже кое-что там перепадало. Богатеи любят выказывать доброту по отношению к беднякам, чтобы те с большим усердием чествовали их. Однако вам счастье улыбалось лишь на седьмой день торжеств, да и то дальше кухни вас не пускали, и доставались вам самые что ни на есть объедки. Судите сами: первыми блюда пробуют хозяева и их именитые гости, потом, что остается, едят те из слуг, которые ближе всего к хозяевам, затем по хорошему куску выбирают слуги, не столь приближенные к господам, а после очередь доходит до низших слуг. И уж потом только до вас. И за это еще, о друзья мои, бедняку следует возблагодарить всемогущего Аллаха, потому что жалкие остатки для бедняги — дивный праздник и, может, доставляют его голодному брюху гораздо больше удовольствия, нежели изысканные яства — утомленному желудку богачей. Да я первый, стоя на пороге роскошных господских кухонь, часто воздавал хвалу всевышнему и его пророку.

Однако на сей раз, друзья мои, я оказался в самой гуще праздника.

Дворец Максуда весь был украшен бархатными и шелковыми тканями самых чарующих расцветок. Всюду распрыскивали духи и курили благовония. Пели фонтаны. Вечерний ветерок колыхал ветки кедров и смоковниц. Вдоль садовых аллей, в прихожих дворца, — везде стояли наготове слуги, и у каждого из них джеллаба и головной убор по цвету и форме соответствовали его рангу. Желая оказать честь своему другу Максуду, его высочество мандуб направил для участия в свадебных торжествах часть своей личной гвардии. И солдаты с воинственными лицами в великолепной униформе синего, рыжеватого и красного цветов выстроились вдоль стен. В руках они держали ружья, а на груди у них красовались блестящие патронташи.

В залах на всех этажах было полным-полно избранных гостей — людей богатых, знатных, чиновных. Они восседали на роскошных кушетках, откинувшись на шитые золотом подушки. Им подавали изысканнейшие кушанья на серебряных блюдах. Среди приглашенных были именитые арабы, французские и испанские офицеры, все консулы и богатейшие банкиры. Там я увидел и знакомые мне лица: старую страшную леди Синтию и ее мужа сэра Персивала, господина Буллерса и красивого офицера, начальника полиции, моего друга Флаэрти, он то и дело подмигивал мне своим веселым глазом в рыжих ресницах, и Хусейна Менашиби, ученого, у которого я украл книгу короля мавров, испанского морского офицера, что арестовал Франсиско, и, наконец, Моше Фильзенберга, его сына с длинными пейсами и ласковыми глазами, взявшего в жены Лею, и ее саму.

Лея была в гладком черном парике. Лицо этой молодой женщины, оказавшейся во власти грубияна свекра, единственного хозяина в семье, и тщедушного мужа, выражало безмерное страдание. Когда я спросил, не находит ли она, что праздник удался на славу, она, казалось, впала в еще большую печаль. Мысли ее были о счастливой новобрачной.

Через некоторое время дворецкий пригласил некоторых дам, в число которых попала и Лея, нанести визит новобрачной. Мужчинам глядеть на нее запрещалось. Я последовал за Леей, поскольку я всего лишь ребенок, уличный певец и горбун.

И вот в зале, отведенном специально для женщин, мы увидели новобрачную. Она была едва ли не старше Айши и почти такая же хорошенькая. Одежда и украшения на ней были прямо как у королевы, а белое ее личико застыло в страхе. Она не плакала, но в глазах у нее стояли слезы, и казалось, что она смотрит сквозь стекла, не пропускающие света. Рядом с ней Максуд Абд ар-Рахман, толстый, рябой, грозного нрава старик, весь преисполнился гордостью.

Тут Зельма, дерзкая бедуинка, испустила душераздирающий крик, похожий на крик ночной птицы, выражая тем самым свои проклятья и одновременно жалобы. И все женщины, красивые и дурнушки, старые и молодые, горожанки в покрывалах и жительницы деревень, прикрывавшие голову лишь грубой плетеной соломой, — все до одной присоединились к Зельме, чтобы, оплакав судьбу молоденькой новобрачной, оплакать и свою собственную долю. Однако мужчины насмешками, оскорблениями и угрозами быстро заставили их замолчать.