Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

— Не смеши меня: эти места давно застолблены теми, кто находился непосредственно рядом. Как говорят, в нужное время и в нужном месте.

— А в отношении автосервиса?

— Город наш небольшой, и, я думаю, здесь тоже всё схвачено давно и «крышуется». Новичков тут не любят. Да я уже говорил, что меня это не прельщает.

— Что ж, так и будешь всю жизнь работать на кого-то, а не на себя?

— Пока я работаю на государственную компанию, это утешает. Если вдруг изменится что-то?.. Есть кой-какие мысли, но пока я ещё не готов и буду ли готов — не знаю.

Гости разошлись, а поскольку Виктору некуда было спешить, то он согласился остаться ночевать в доме друга.

Разговаривая утром с Евгением о прошедшем вечере, Виктор упомянул о планах Тамары по устройству собственного бизнеса, что было сделано им больше из попытки выяснить, как восприняли окружающие её поведение по отношению к нему, потому что было несколько неловко из-за своего, как ему казалось, неумения установить между ними нужную дистанцию.

— Я боюсь, что у неё вряд ли что выгорит. Во-первых, кредит получить почти невозможно, а во-вторых, я чувствую, что у неё не хватит терпения добиваться своей цели, потому что толку от торговли на рынке очень мало, а ей надо всё и сразу. Ты даже не знаешь, что это за стерва; Анатолий при ней как теленок. Она же его бьёт всерьёз.

— Я и правда видел однажды как она ударила его по лицу, приревновав к моей Вере, но подумал, что это случайно.

— Да ты что?! Смотришь — тихая, тихая, но никто не знает, что с ней будет через минуту.

— Однако она как-то ладит с Николаем Петровичем?

— Мне и самому это не совсем понятно: они могут разругаться вдрызг, но потом, пусть не сразу, всё-таки помирятся. Вот с Аней они ладят.

— Ну, твоя Аня — тактичная и прощать умеет. Она мне вчера рассказала, как ты ночью назвал её чужим именем.

Говорила: «Лежим мы ночью, обнялись уже, а он мне говорит: «Хорошо-то, Маша!» — «Какая я тебе Маша?!» — «Всё равно — хорошо!» — «Вот подлец!»

— А что мне было делать?! — смеялся Евгений.

Они сидели за столом на кухне, пили кофе. Анна и дети ещё спали, утомлённые прошедшим торжеством; впрочем, даже детям торопиться было некуда. Под утро прошёл дождь, и погода была пасмурная, но вместе с тем тихая и явно не холодная; а за окном, среди молодой зелени ольхи и берёзок и ближе, стучась в стекло, колыхались внушительным облачком то ли проснувшиеся после зимней спячки, то ли вновь народившиеся комары. За недалёкими пятиэтажками, за дорогой, проходившей по окраине города, начиналась тундра, словно окутанная лёгким зелёным дымком — впечатление, создаваемое молодой зеленью, распускавшейся на ущербных видом берёзках и лиственницах, — а на фоне этой неглубокой дымчатости тёмными пятнами выделялись низкорослые, чахлые ели. Колычевы недавно поменяли свою двухкомнатную квартиру в центре города на более вместительную, но расположенную несколько ближе к окраине, что не имело большого значения при таком компактном расположении города, построенного за последние полтора-два десятка лет.

— Не жалеешь, что переехал сюда? — спросил Виктор Евгения.

— Нет! Что ты! Мне здесь нравится, и соседи хорошие.

Вот только дети не хотят переходить в другую школу, но учиться им уже немного, да и автобусы ходят рядом. В общем, сложностей почти не прибавилась.

— Ну а как на работе?

Они уже несколько лет работали порознь.

— Как обычно… Зарплату задерживают, дают беспроцентные ссуды. Не кому попало. Мне — не попало.

— А что ж ты не потребуешь?

— Ты что, смеёшься?! Это раньше можно было что-то сказать — прислушаются. Заставят прислушаться. Теперь что ни говори — никому дела нет. Да хрен с ним — не очень то и хотелось. Недавно был в командировке в Сосновом — две недели, как приехал, — так там на установку, что ты построил для изоляции труб, в этот цех под дернитовым тентом специально, как я понял, приезжали американцы из какой-то совместной компании, что там работает, посмотреть, что ты натворил. Позднее, на планёрке, я слышал, как начальник управления, довольный, рассказывал, что им понравилась и конструкция установки, и то, как она работает.

Но вот дизайн!

— Ещё бы! Топором сделано, точнее — резаком.

Наплевать!.. Мне надо было, чтобы она работала и работала безотказно. Если б ещё и о дизайне думать, на неё ушло бы в два раза больше времени и средств.

— Ты слышал?.. У Каутца сын помер в тюрьме.

— Да ты что?! Нет, не слышал!

Вольдемара Ивановича Каутца Виктор знал с того времени, как после демобилизации начал работать в организации по строительству газопроводов, где тот был исполняющим обязанности начальника управления взамен прежнего, находившегося под следствием по поводу каких-то махинаций в финансовых делах. Положение управления, в котором Виктор начинал работу, было достаточно сложным, он и сейчас не мог понять, как при том состоянии конторы его приняли на работу, больше того — отправили на учёбу по новой специальности. Он воспринял тогда Каутца как растерявшегося человека, совершенно непригодного для той роли, какую ему приходилось исполнять, имея в характере комплексы, не способствовавшие ни коммуникабельности, ни доброжелательности или, по крайней мере, терпимости по отношению к подчинённым. Впрочем, в те времена с рабочими он практически не общался, а в каких отношениях был с младшим руководящим составом, Виктор не знал. Ему лишь помнилось, как Вольдемар Иванович однажды приехал на участок, где Виктор находился в командировке; а участок тот располагался в большом посёлке со своим спокойным укладом, со своими традициями, и газовикам поневоле приходилось считаться с этим. К полудню начальник управления вместе с начальником участка на несколько минут появились на трассе строительства газопровода и быстро исчезли, ни с кем не поговорив, однако некоторые из рабочих заметили «фингал» под глазом у Каутца, которому тут же было найдено объяснение: слухи быстро распространялись в таких населённых пунктах.