Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

Лицо Корнилова сделалось скорбным.

– Он мне жизнь сломал, – произнес он тихо и очень серьезно. – Что я теперь? Развалина с поломанной психикой. Головин был мне другом. Прошло двенадцать лет. Чем он стал? Папой Рамзесом. Чем стал я? Ты прав: переменной.

Мнимым числом. Частью чужой схемы. А я хотел просто жить, но жить достойно.

– Для этого нужно иметь достоинство. Да и – все это лирика, умник. Взялся исповедоваться перед кандидатом в покойники?.. Бесплатный психоанализ – ну что ж, не корю, мы же русские ребята, елки-палки, вместо того, чтобы в тесто раскатать – коньяком поишь... Я устал пить. И вообще устал.

– Ты спешишь?.. – хмыкнул Корнилов. Покачал головой:

– Все глупо. И фраза избитая вышла, как в плохом кино. Ты мне симпатичен, герой. И вовсе не отвагой.

Скорее тем, что я был слишком слаб и слишком откровенен с тобой. Это для Головина было «ничто не слишком»... Я рассказал тебе частичку себя, и этим ты мне стал близок.

– Хорошо сидим, – скривился в улыбке Олег. Добавил:

– Особенно я. По самые уши.

Корнилов задумался, кивнул каким-то своим мыслям. А когда заговорил снова, слова ему давались с трудом.

– А впрочем... ты так же примитивен, как и остальные животные, называющие себя людьми. Я лукавлю перед другими, ты – перед собой. И делаешь это так самоотверженно, что сам веришь в свои сказки. Нет, машины лучше людей. Машины никого не предают.

Он снова вынул из кармана коробочку с кокаином, ритуал повторился, только теперь Корнилов долго тряс головой и откашливался. Когда он поднял на Олега взгляд, глаза его сияли.

– Ты мне стал как брат, Данилов. Устранять тебя не будут. Но ведь Гриф был очень умный человек! – с подъемом произнес он и выжидательно уставился на Олега. – Что ты молчишь?

– Слежу за ходом твоей витиеватой мысли, умник.

– Что в ней непонятно? Гриф был очень умный! А что, если он прав? И – казачок ты засланный и пашешь-таки на какую контору?

– "Рога и копыта".

– Ты останешься жив. И жить будешь там, где нет ничего, кроме счастья. Мне всегда это виделось местом, где исполняются желания.

– Гараж, что ли?

– Мне не нравится твоя насмешливость.

– А мне не нравится твой галстук. Да и какие могут быть насмешки, умник? Я просто прикидываю шансы на счастье. Чебурашка жил в телефонной будке, король Луи – в Фонтенбло, царь Петр – в Монплезире, Ленин – в Швейцарии, Сталин-в Кремле. И это не принесло им счастья.

– Ты пьян, герой.

– Да, я пьян. И скажу потому тебе полную правду. Даже пропою. Но не фимиам. Хотя ты буржуй и контра. В смысле олигарх, товарищ покойника. Как там в нетленке: «А тот, второй, что шел за первым следом, не утонул и шею не сломал... Парам-памам, и протрубил победу, и – первым стал, и встал на пьедестал!» [39] – напел Данилов, добавил заговорщицким шепотом:

– Отпусти меня, дяденька медведь, а я никому ничего... Тс-с-с... «Союз меча и орала». Полная тайна вкладов.

Корнилов встал, взглянул на часы:

– Пора заканчивать душеспасительные беседы.

– Я-то уж точно засиделся у вас.

– Согласись, Данилов, я не могу позволить себе роскошь просто отпустить тебя.

– Ты сейчас патетичен, как конная статуя Ильича. А все кокаин: от него и не у таких умниц мозги в тряпку превращались.

Корнилов усмехнулся, скривив губы:

– Когда-то я сказал тебе, герой: тебе не выжить в мире, где умеют только складывать и вычитать. Ты отважен, победа любит таких, но удержать победу тебе не дано. А что до мозгов... Сейчас мы отвезем тебя на дачу.

– В багажнике?

– Зачем? Выпьешь пару склянок огненной воды и уснешь вялым хануриком. На заднем поедешь, как бонза. Пьяная.

– Я крепок на спиртное, умник. И коньячок мягок, как пух.

– Иннокентий! – позвал Корнилов.

Подтянутый молодой малый среднего роста появился незамедлительно.

– Наша девушка спит?

– Так точно.

– Посмотри, в баре наверняка должна быть палинка.

– Что?

– Болгарский виноградный спирт. Арманьяк. Как ни странно, Головин был до него большой охотник. Говорил, прочищает мозги. Правда, он потреблял наперстками, а тебе, Данила-мастер, стаканами придется. – Кивнул помощнику:

– Найди, принеси.

– И – закусить, – в пьяном кураже махнул рукой Олег.

– Ты не хочешь узнать, что будет потом?

– Похмелье.

– Оно будет сквернее, чем тебе представляется.

– Почему? – удивленно приподнял брови Данилов.

– Я должен знать все, что варится в твоих изобретательных мозгах. Если ты кодирован на подобное вмешательство какой-то из контор, то лишишься рассудка.