Татьяна Шипошина - Дыханье ровного огня

— Конечно, ма. Я теперь буду работать. Легче станет. А там — и отец оправится.

— Дай-то Бог, дай-то Бог. А спорт как же, Вася?

— Перерыв.

Антонина подошла к Ваське, заканчивающему забрасывать в топку своего могучего организма последние куски яичницы с колбасой. Она погладила сына по голове.

Васька потёрся щекой о её руку, как это бывало с ним в раннем детстве.

— Ты подумал, прежде чем решать, сынок? — спросила Антонина.

— Всё в порядке, мама, — ответил ей взрослый её сын.

«Вот и дожила, — подумала Антонина. — Вот и этот стал взрослым».

Когда за Васькой закрылась дверь, Антонина зашла к матери, в её маленькую комнатку.

Мать лежала так спокойно, что Антонине сначала показалось, что она спит.

— Мама! Может, чаю тебе сделать? — спросила Антонина с порога.

Нет, не ответила мать. И Антонина встала на колени рядом с низеньким и ровным материным диванчиком.

— Мама… Пашка, иди сюда!

Пашка дома был. Он только проснулся. На долговязой его фигуре болтались только шорты. Фигура просунулась в дверь бабушкиной комнаты.

— Чего? Бабуля… — и он осёкся, и тоже понял всё, и опустился на пол рядом с матерью.

— Нет больше бабули твоей, — сказала Антонина. — И мамы моей больше нет…

Как же спокойно она лежала, баба Щура… Как спокойно…

Совершенно белые её волосы, лежащие на белой подушке, отливали лёгкой голубизной. И от этого казалось, что всё пространство вокруг её головы, светится неясным, голубоватым светом.

Экая великая художница — эта смерть! Конечно, жизнь — художница не менее великая. Но жизнь — она художница-реалистка. Это она прочертила на бабушкином лице глубокие морщины, заострила нос, скомкала подбородок. И всё это было так, всё это было правдой.

А вот смерть была — художницей-импрессионисткой. Великой импрессионисткой! Смерть уверенной рукой нарисовала на бабушкином лице именно то, что она обычно рисовала на лицах умерших. В данном случае картина её была прекрасной.

А рисовала она обычно — впечатление вечности. Впечатление вечности — от ушедшего туда человека. Если хотите — впечатление Бога о человеке, отходящем в полное Божье распоряжение.

И тот великий, непостижимый покой, то неуловимое величие, которое отпечаталось на иссохшем лице бабушки Шуры, были последним подарком для близких. Последней, исчезающей картиной великой художницы.

И дочь, и внук — и Антонина, и Павел — стояли рядом с низенькой кроватью бабушки, и не могли оторвать взгляда от её величественного и спокойного лица.

Через двадцать минут Пашка сидел на кухне и плакал. Рыдал. Как ребёнок, Пашка размазывал по щекам слёзы, и всхлипывал. Антонина достала из кухонного столика чистое хлопчатобумажное полотенце.

— Утрись.

Пашка зарылся лицом в полотенце. Антонина сначала бесцельно переставляла по столам кухонные предметы, потом, наконец, села за обеденный стол, напротив Пашки, и положила сжатые руки на край стола. Слёзы медленно текли по её щекам. Она их не утирала.

— Ма, ну как же так? — всхлипывал Пашка.

— Так. Мы же знали…

— Ну и что! — Пашкина зарёванная физиономия показалась из-за полотенца.

«Ну и усищи уже у него, — подумала Антонина. — Бриться пора».

— Все там будем, — сказала она. — А бабушка пожила хорошо. Ты же сам знаешь. Ты же с ней больше всех дружил.

— Да, — сказал Пашка, — дружил я с ней. И жила она хорошо, и умерла, как православная. Как настоящая православная.

И Пашка снова захлюпал носом, и снова уткнулся в своё полотенце.

— Дал бы Бог — и нам так умереть, — сказала Антонина и отвернулась к окну.

Взгляд её остановился в бездонной небесной синеве.

— Я перестану сейчас, ма, — сказал Пашка. — Я больше так плакать не буду. Это я так… при тебе…

— Я понимаю, — ответила ему Антонина. — Плачь, плачь, сынок… Царство ей Небесное, рабе Божией Александре.

— Царство Небесное… — Пашка прекрестился и тоже посмотрел в окно.

С уровня девятого этажа и Пашке было видно чистое, неправдоподобно синее небо, какое бывает только в летнюю, знойную пору.

«Как хорошо душе человеческой… к Богу идти… по такой синеве», — неожиданно подумал Пашка. Слёзы его подсохли. Ему показалось, что бабушка коснулась его волос своей невесомой рукой. Благословила его.

Да, благословила.

— Царство тебе Небесное, — ещё раз сказал Пашка.

Пашка открыл бабушкин файл через сорок дней после смерти бабушки. Он медленно проводил мышью по краю экрана, чтобы посмотреть, много ли успела бабушка напечатать.