— Руку, Эдди, руку! — застонал он. Я разжал пальцы на его локте. — Знаете, судье наверняка придет в голову, что для вашего собственного блага вам будет лучше остаться здесь еще ненадолго.
— Нет. Это вы думаете, услышав мои речи. Но за меня волноваться не надо. Я — одинокий псих. Никому не причиняющий вреда идиот. И ничего хорошего в оставлении меня здесь не выйдет. Разве вы помогли кому-нибудь здесь? Не отвечайте, если не хотите, но я ни в ком не заметил улучшения. Думаю, не обидитесь на мои слова?
— Не обижусь. Скажите теперь, чему вы верите?
— Ха-ха, так ли вам хочется узнать? Вот где собака зарыта — когда люди говорят, что они хотят, они не хотят этого на самом деле. Вы, кстати, избегаете ответов на мои вопросы. Поэтому спрашиваю в лоб! Станете ли вы рекомендовать судье Моррису, чтобы он освободил меня?
— Эдди, рано или поздно вам придется жить среди людей и как-то…
— Я уже нашел способ. Я не говорю с ними.
— Вы переволновались, Эдди, и теперь не время…
— О’кей, забудьте мои слова.
— И, по-моему, рано еще идти к судье.
— О’кей, забудем.
— Вам нужен человек, который примет на себя ответственность за ваше поведение. Сегодня я прочитал бумаги о ваших…
Я пошел прочь. Он крикнул мне:
— Давайте закончим разговор!
Но я ушел. В тенистую часть парка, примыкавшую к блоку операционной. Эту территорию занимал самый тихий контингент больных. Все они были здесь: сидели, лежали, потерянные души. Никто не навещал их, и не было никаких перспектив на возможное появление гостей. Мне нравилось сидеть среди них, отключенных от мира людей. Наверно, потому, что они хотели того же, что и я, — спокойно сидеть и смотреть, как бежит время. Буклетка, описывающая функции лечебницы, говорила, что «территория разгружает людей».
Однажды ко мне пришла Гвен. Это была странная встреча. Неожиданная. Как собрание остатков былой организации ветеранов, единственных выживших после славной военной кампании. Повестки дня у собрания не было. Зачем она пришла, задал я себе вопрос, чего она хотела? Она долго изучала меня, но, сделав выводы, не сообщила мне о них.
Она коротко постриглась. Общее впечатление стало другим: черты лица увеличились, глаза, рот, нос отяжелели. Но, хотя стрижка не добавила штриха к ее красоте, скорее наоборот, она стала выглядеть более antropos, как говорят греки, более человечной. Большинство девчонок завернуты, как конфетки, в полупрозрачную ткань и живут надеждой, что найдется на свете мужчина, желающий развернуть обертку. У Гвен не осталось в облике этой надежды.
Я повел ее в самый дальний угол владений госпиталя. Мы легли на траву, подставив лица солнцу. Она рассказала, что уехала из Нью-Йорка в небольшой городок восточного Коннектикута, к дяде, владевшему небольшим баром. Я представил ту местность: торговая улочка, где стоит бар, рядом — холмы, лес. Где-то сзади грязные дороги, перелески, вдалеке — скоростные магистрали. В городке достаточно людей, чтобы бар приносил доход. А у старика своя клиентура. Им нравится его простецкий нрав, его добродушный юмор и грубоватые анекдоты. Но как бизнесмен он не на высоте, можно сказать, что в бизнесе он случаен, поэтому дело не расширяется. Да и не в этом его устремления. Его основная забота — кролики. На задворках бара, на склоне лесистого холма, он построил городок из клеток и там проводит большую часть времени. Старик нашел в своей жизни то, что хотел.
Кролики не приносили достаточного дохода, приходилось содержать и бар. Случайно услышав, что Гвен «что-то ищет вокруг», он предложил ей провести лето у него. Верхний этаж дома все равно пустует. Заново познакомившись с ней, он нашел ее приятной. А от малыша вообще без ума. Анди, конечно, полюбил кроликов. Через неделю близкого общения с животными разлучить их стало попросту невозможно. Дядя предложил разрешить проблему и остаться жить у него. Комнаты наверху бесплатно, помощь в баре оплачивается третью доходов. К его великому удивлению, она согласилась.
— Итак, — спросила Гвен меня, — поедешь к нам?
— Нет, спасибо.
— Хорошо. Вопросов больше нет.
— Я не хочу сейчас ни к кому цепляться.
— Никто тебя силком не тащит в новое супружество. Я предлагаю тебе место, где можно жить. И все. Или ты собрался сидеть в больнице до седых волос?
— Буду путешествовать. Поднакоплю пару тысяч, и ту-ту!
— Куда же?
— Куда глаза глядят.
— Понятно. Если захочешь перебраться — перебирайся, не захочешь — не надо. Но хочу сказать, что место там отличное, никаких соседей, а ночью, когда все закрывается, — деревенская тишина. Короче, там можно жить.
Читать дальше