Элиа Казан - Сделка

— Тогда надо было позаботиться доставить докторов сюда вовремя! Здесь, может, и не Нью-Йорк, но порядок такой же. Я здесь не для осуждения этого человека, а для его защиты. Я здесь для того, чтобы его права не ущемлялись.

— И чтобы общество тоже не страдало, ваша честь!

Судья улыбнулся.

— Да, да. Вижу, вы тоже юрист! — Он взглянул на свои часы. — Итак, что же тогда будем делать?

— Надо подождать пару минут, — предложил Артур. — Может, пока поговорим неофициально?

— Прекрасно, — сказал судья. — Начинайте!

Он крутнулся на стуле, вежливо выставив ухо для неофициального разговора.

Артур основательно подготовился для своей речи. Он откинулся назад, прикурил трубку и начал:

— Прежде всего, ваша честь, я бы хотел, чтобы вы знали, и надеюсь, что вы воспримете все сказанное мной именно так, как надо, что я — юрист и этого человека. И это не просто мое мнение. Половина деловых бумаг в моем кабинете на Беверли-Хилз касается его деловых контрактов и личных интересов. И думаю, что он первый скажет, сколько услуг я оказал ему в этом плане!

Артур поднялся на ноги и навис над стулом судьи. «Неофициальная» обстановка исчезла, мы снова очутились в суде.

— …И поэтому для меня, как ни для кого другого, появление здесь — горькая, но вынужденная необходимость. Я здесь, уверяю вас, только потому, что его жена, по моему мнению, в настоящий момент больше, чем он, нуждается в помощи, поддержке и понимании.

(Флоренс всхлипнула.) А если открыть вам всю правду, то она была согласна прийти сюда лишь со мной!

Артур сделал паузу. По-моему, чтобы все слышали стенания неутешной Флоренс.

Затем он продолжил:

— Самое неприятное во всем этом, ваша честь, это — осознание того, что я лично лицезрел до своего прихода сюда, а именно это я должен детально изложить перед вами, что будет стоить мне дружбы с этим человеком. И все же я должен это сделать!

Потом Артур принялся перечислять полный список моих прегрешений: надругательство над рекламой «Зефира», кружение на «Сессне» вокруг небоскреба, по его словам, угрожавшее жизням тысяч людей, и лишение Службой гражданской авиации прав на полеты на всю жизнь.

— Ну, — прервал его судья, — такие поступки, разумеется, непростительны! Но, скажите, кто из нас, после стопки-другой, не может… Я имею в виду, их что, тоже относить к категории умалишенных, а не к озорникам? Помните, что вы просите меня избавить общество от человека и поместить его в определенное место. А это серьезно!

— Я помню, ваша честь, — сказал Артур. — Я бы не стал находиться за три тысячи миль от моего офиса лишь для того, чтобы обсудить с вами две-три взрослые шалости! Даже если они очень серьезны!

Он пустился в описание моих более крупных грехов. Я перестал слушать. Все точно. У него имелся даже доклад полицейского о свертке с мусором, который я таскал с собой. Уж не знаю, кто снабдил его этой информацией, но, кто бы он ни был, сделал он это в духе совершенно людском! Артур представил факт с мусором походя, лишь подчеркивая адекватность его восприятия и общего настроения по отношению ко мне — бедному, несчастному умалишенному!

И все же судью, судя по его поведению, представленные на рассмотрение деяния и поступки вовсе не убедили.

Но Артур был дока в своем деле и знал, когда, как и что говорить. Он понизил голос, фразы стали простыми, он применил самый действенный метод — театральный.

Он рассказал историю об Эллен и о «средствах», как мать нашла их в ванне, как ждала в комнате отеля свое заблудшее чадо и как оно наконец появилось в сопровождении негритянского юноши, И всю эту комедию организовал и поставил по необъяснимым причинам собственный папаша Эллен, то есть я!

Дальше — хуже, продолжал Артур:

— …Самое плохое, что может сделать один человек другому, — наплевать в душу…

После такого вступления он описал случай, когда Флоренс и Глория прибыли в дом 31 по Саунд-Драйв без извещения об этом заранее и обнаружили меня с Гвен flagrante delicto (иногда Артур напоминал мне сенатора Эверета Дирксена).

— …И в кровати с прелюбодействующей парой лежал ребенок, никто не знает чей. Эта картина, ваша честь, нанесла такой удар моему клиенту, от которого она, как вы видите, до сих пор не может оправиться! Это бесстыдство в абсолюте до сих пор стоит у нее перед глазами!..

…Я уверен, что этот человек глубоко сожалеет о бедах, причиненных своей жене. Но в любом случае, каковы бы ни были его подлинные чувства, она преодолеет последствия того, о чем я поведал. Более всего она озабочена другим — тем вредом, который он нанес не окружающим, а самому себе. И поэтому она надеется, что вердикт вашей чести установит обязательность лечения в психиатрической больнице. Мы же постараемся, чтобы оно было толковым. Ваша честь уже, вероятно, прочитали о пожаре?..