Джоанна Кингслей - Лица

— У Люси проблемы, — призналась подруге Лекс, когда они переодевались к обеду. — Она не замужем и боится, что стареет.

— Но она такая симпатичная, — произнесла Жени, не спеша расчесывая волосы перед зеркалом.

— Ты так считаешь? Она два раза делала подтяжку кожи на лице, а ей только пятьдесят, но этого никто не знает, так, по крайней мере, принято думать. Первую она перенесла в Швейцарии. Там ей перетянули кожу, и она выглядела как мертвец. На вторую поехала в Южную Америку или куда-то на Карибское море.

Жени еще не была знакома ни с кем, кому делали подтяжку кожи.

— А можно я ее об этом расспрошу?

— Лучше не надо, — рассмеялась Лекс. — Ведь предполагается, что об операциях ее никто не подозревает. Она меня убьет.

Жени казалась озадаченной:

— Ее лицо изувечено?

— У Люси? Да нет. Она всегда считалась симпатичной женщиной. Точно. Помню ее фотографию на свадьбе дяди Генри, где она была подружкой невесты. Тогда она выглядела намного привлекательнее его будущей жены.

— Так зачем же она делала операцию? — не понимала Жени. Ее учитель общественных наук считал пластическую хирургию легкомысленным занятием. Но после месяцев изучения этого предмета она воспринимала пластическую хирургию как отрасль медицины, призванную исправлять изъяны в живом. Но почему нормальный — нет, симпатичный — человек стремится изменить свою внешность? С какой целью?

— Говорю тебе, она ужасно боится стареть и не хочет, чтобы кто-нибудь увидел, что она стареет. Ест всякую всячину для здоровья, не выходит на солнце — говорит, от него появляются морщины, — одевается как девочка. Но это сражение она проигрывает: ведь она все-таки стареет.

— А что же в этом плохого? — Жени не могла дождаться, когда станет старше или будет выглядеть старше.

— Мне кажется, тетя Люси хочет развлечений, которых у нее не было в юности. Ее воспитывали в большой строгости. В прошлом году она завела себе мальчика двадцати двух лет.

— Правда? — Жени села на кровать Лекс и сделала несколько затяжек от ее сигареты. — И что же произошло?

Лекс медленно погладила ее по волосам:

— Великолепна. Ты просто великолепна.

Жени встряхнула головой, сбрасывая руку подруги.

— Так что же случилось с мальчиком? — напомнила она.

— Сбежал на «Ягуаре», который она ему купила. У нее куча денег, как и у Джой. Их родители заработали массу бумажек. Моя семья так утомительна. Ты тоже так считаешь?

— Ты ненормальная, — Жени направилась к шкафу. — Твоя семья как роман или пьеса. Каждый со своим характером.

— А как ты нашла Пела? — Лекс задала вопрос намеренно незаинтересованным тоном.

— Грандиозен.

— Да уж он такой, — девушка откинулась назад и прислонила голову к прижатым к стене рукам. — Не то что марсианин. Мне кажется, он положил на тебя глаз.

Жени вспыхнула помимо воли:

— Не смеши. Он такой старый. К тому же он — твой брат, а это все равно, что мой.

— Дмитрий? А Пел похож на него?

— Не очень, — она попыталась представить себе брата, но целиком его лицо ускользало от ее внутреннего взора, представила лишь отдельные черты. Презрительно поднятая бровь, красивые губы, искривленные ироничной улыбкой, шрамы, бегущие от ступни вверх по ноге. И голос, зовущий ее. — Дмитрий ниже, светлее. Он не такой видный, как Пел, но…

— Что с тобой? — Лекс рванулась к подруге, когда Жени стала оседать по дверце шкафа.

— Я так по нему скучаю. Ужасно.

Лекс повернула ее к себе и обняла. Тоска по дому, жалость к себе и желание увидеть брата снова нахлынули на Жени, и она изо всех сил старалась не расплакаться в объятиях американки.

— Лекс, — произнесла она и вынуждена была остановиться.

Лекс ждала, обвив руками подругу.

— Ты все, что у меня теперь осталось!

— Все хорошо, — шептала Лекс, поглаживая Жени по голове. — Все будет хорошо, моя славная. Моя семья станет твоей семьей, а Пел нашим общим братом.

Утром на Рождество Жени нашла на камине чулок с подарком для себя вместе с другими. Елка сверкала всеми огнями, пламя в камине ревело и трещало, они раскрывали подарки, слышались рождественские песни. Потом все играли с детьми, пили горячее пиво с желтком и сидр, пока не наступило время рождественского обеда.

Пел расположился рядом с Жени. Застолье продолжалось всю вторую половину дня, и Жени почувствовала, что она — своя среди дюжины этих людей; является частью их семьи. Она улыбнулась: частью богатейшей семьи в Америке, чья фамилия может служить символом капитализма.