Джоанна Кингслей - Лица

Пел возвышался над ней и над матерью тоже, несмотря на ее почти шесть футов роста. Такой же сухопарый, он обладал телом, вытянутым, словно леденец, к которому приделали руки и ноги.

Идя навстречу Жени, он споткнулся, но тут же выпрямился.

— Вот и ты, наконец. Рад познакомиться.

— И я тоже, — промямлила Жени. То как он на нее посмотрел, подсказало девушке, что ее фланелевая рубашка расстегнута на лишнюю пуговицу. Рука инстинктивно поднялась, чтобы поправить воротник.

Пел по-прежнему улыбался ей:

— Когда мне сказали, что ты из России, я представил тебя трактором. Не думал, что советские девушки могут быть такими женственными. Хоть меня и учили другому, приходится признать — Советы нас обогнали, — Жени уже знала, что он был выпускником Школы международных отношений Вудроу Вилсона в Принстоне. Ему исполнилось двадцать два года, и, кажется, он с ней заигрывал!

— Американцы, — смело отвечала она, глядя на него снизу вверх, — первыми коснутся Луны. Просто дорастут до нее, — и обрадовалась его ответному смеху.

Девушка поняла, что его речь схожа с речью сестры. Слова очередями вылетали изо рта, словно он их не мог удержать.

— Какая симпатичная девушка, — заметила Роза Борден, хмурясь на внука. И к Жени: — Тебе понравилась Америка?

— Отпад, — Лекс прыснула за ее спиной, а Пел осклабился и кивнул. Но заметив замешательство на лице старой леди, Жени тут же поправилась. — Очень. Америка — замечательная страна.

— Мы рады людям со всего света, — строго сказала Роза Борден, — готовы разделить с ними американский идеал — равные возможности для всех, а значит, предоставить…

— Да, да, мама, — перебила ее Мег, подавая ей стакан бурбона, — Жени — подруга Лекс по школе Аш-Виллмотт.

— Вот как, — то ли из-за напитка, то ли от громкого названия школы голос женщины прозвучал мягче.

Вошел Филлип, и мать Мег издала радостное восклицание, потом бросилась к нему. Он расцеловал ее в обе щеки:

— Как хорошо, что вы приехали, мама!

— Ты знаешь, как давно я у вас не была?

— Три месяца? — предположил Филлип.

— Четыре! — торжествующе поправила его теща. Филлипа она обожала почти так же, как Пела, и иногда при Мег удивлялась вслух: «Что это его подвигло жениться на ней?» Он был быстр и могуществен — мужчина, способный держать мир на своих плечах и нести его куда угодно. Роза чувствовала, что понимает его лучше, чем жена.

Она считала себя мудрой женщиной и полагала, что если мужчина совершил ошибку или вел себя недостойным образом, то это просто оплошность, но если точно так поступала женщина, то это уже называлось глупостью. За все время пребывания в Топнотче Роза Борден так и не нашла времени поговорить с Жени, хотя частенько ей и замечала:

— Нам надо немного потолковать, Расскажешь мне о своей жизни там.

Пел, напротив, все праздники умудрялся быть подле Жени. Уже на следующее утро он попросился с девушками на прогулку, но Лекс твердо заявила, что это их личное предприятие.

Генри Вандергрифф и Люси Калисл прибыли накануне Рождества. Губернатор был республиканцем — единственным в их традиционно демократической семье. Приверженность Вандергриффов демократическим идеям, и особенно Новому курсу Рузвельта, была необыкновенной среди влиятельных людей их достатка. Но демократами они оставались лишь до того момента, когда Генри, сын Джона Вандергриффа III и его жены Селены, не достиг возраста, позволяющего голосовать, и не зарегистрировался у республиканцев. В 1958 году по стране прокатилась волна поддержки республиканского президента Двайта Д. Эйзенхауэра, и Генри оказался в кресле губернатора.

На выборах в ноябре его братья поддерживали Джона Ф. Кеннеди, внеся существенную лепту в его предвыборную кампанию. Но несмотря на политические разногласия, Генри стремился поддерживать с ними хорошие отношения. Особенно он восхищался Филлипом, которого считал блестящим и непредсказуемым, благодаря его широкому кругу интересов. Филлип всегда добивался, чего хотел. Даже если его планы казались нереальными — по крайней мере Генри — он умел проталкивать свои идеи в жизнь. И следить, чтобы их как следует реализовывали.

Семья Генри была более чопорной, чем у Филлипа. Жени подметила, что даже дети — мальчики-близнецы восьми лет и дочь десяти — научились вести себя так, будто за ними постоянно наблюдали посторонние. Его жена Джой держалась отчужденно и рассеянно, обычно сидела с напитком у камина, заговаривая с любым, кто бы не входил в комнату, но едва сознавая, кто перед ней. Ее сестра Люси, напротив, искрилась энергией и была постоянно в движении, словно бабочка, затерявшаяся среди городских мостовых. Ее речь со скачущими интонациями к немалому раздражению Розы Борден лилась нескончаемым потоком.