Джон Ирвинг: Четвертая рука

Поднялся страшный гам, два других льва бросились на сокамерника, надеясь урвать у него добычу. Дрессировщик — он всегда находился поблизости — попробовал вмешаться, охаживая львов по морде лопатой. Уоллингфорд вспомнил, что уже видел эту лопату: несколько минут назад ею убирали львиный помет.

Патрик смог дойти до тележек с мясом и там уже полностью отключился; неподалеку грохнулась в обморок — очевидно, из солидарности — Бригитта (с двумя «т»). Но, к сожалению, молодая немка упала не рядом с тележкой, а прямо в нее, чем привела мусульман в крайнее замешательство. Впрочем, впоследствии Бригитта обнаружила, что, пока она валялась без чувств на кусках сырого мяса, у нее украли любимый набор рабочих инструментов.

Вдобавок, гневно утверждала она, ее, бесчувственную, «кто-то лапал» — об этом свидетельствовали многочисленные синяки на обеих грудях, следы чьих-то похотливых пальцев. Однако среди кровавых пятен на ее майке никаких отпечатков пальцев не обнаружили. (Пятна были от мяса.) Скорее всего, синяки у Бригитты на груди появились после ночи, проведенной с Патриком Уоллингфордом. Кто бы ни был наглец, посмевший срезать у нее с ремня набор инструментов, лапать ее за грудь у него явно не хватило пороху. А к радионаушникам и вовсе никто не притронулся.

Уоллингфорда быстренько оттащили от клетки. Он по-прежнему не осознавал, что лишился левой кисти, но видел, что львы в клетке все еще из-за чего-то дерутся. Внезапно ему в ноздри ударил сладковатый запах сырой баранины, и, подняв глаза, он увидел рядом с собой мясников-мусульман, которые, точно зачарованные, смотрели на его нелепо болтавшуюся руку. (Лев дернул с такой силой, что выбил ему плечо из сустава.) Патрик тоже взглянул на свою руку и заметил, что часов на ней нет. Впрочем, эта потеря его не слишком огорчила, часы были подарком жены. Он смотрел, не понимая, что часам попросту не на чем держаться — его левая кисть вместе с частью предплечья исчезла в пасти льва.

Не обнаружив среди мясников ни одного знакомого лица, Уоллингфорд, конечно же, попытался отыскать глазами Бригитту (с двумя «т») — ему хотелось увидеть ее взволнованное лицо и любящий взгляд. Но увы! Молодая немка лежала, отвернувшись, в тележке с мясом.

Патрик слегка утешился, увидев профиль оператора, который даже в такую минуту умудрился не позабыть о своих обязанностях. Истинный профессионал, он протиснулся к клетке и методично продолжал снимать, какльвы делят то немногое, что осталось от руки Уоллингфорда. Да уж, концовка получилась эффектной, ничего не скажешь!

Больше недели перед глазами Патрика стояла одна и та же страшная картина: львы, грызущие его левую кисть. Почему-то ему вспомнилась загадочная фраза, которую произнесла его научная руководительница, когда решила с ним порвать. «Какое-то время мне даже льстило, — сказала она, — что мой любовник может во мне полностью раствориться. Но потом я поняла, что в тебе так мало тебя, что ты растворяешься в любой женщине». Он силился понять: что, собственно, она имела в виду? И почему он вспомнил эти слова именно теперь, когда лев отгрыз ему руку?

Впрочем, больше всего он был огорчен тем, что как раз в те самые тридцать секунд, за которые лев разделался с его рукой, сам он, Патрик Уоллингфорд, выглядел далеко не лучшим образом. Впервые в жизни он испытал чудовищный, унизительный страх. А позднее начались нестерпимые боли.

Как ни странно, тот самый министр, защитник прав животных, умудрился использовать историю со львами в своих целях, заявив о дурном обращении с четвероногими артистами. Каким образом история с отъеденной рукой свидетельствовала о дурном обращении с хищниками, Патрик так и не понял.

Ему по-прежнему не давали покоя жуткие финальные кадры: весь мир видел, как он вопит и корчится, раздавленный болью и страхом; он даже обмочился, хотя уж этого-то ни один телезритель, конечно, разглядеть не сумел. (Патрик был в плотных черных джинсах.) Тем не менее Уоллингфорд сделался объектом сострадания миллионов людей, имевших сомнительное удовольствие созерцать на экране эту позорную сцену.

Даже пять лет спустя, когда Уоллингфорд вспоминал о случившемся, первыми всплывали в его памяти те ощущения, какие он испытал после приема одного местного анальгетика. В США это лекарство не продавалось — во всяком случае, так сказал индийский врач. С тех пор Уоллингфорд все старался выяснить, что же это было такое.

Как бы ни называлось это средство, оно расширяло и высвобождало сознание, приподнимая его над болью. Благодаря индийскому анальгетику Патрик воспринимал случившееся с ним отстраненно, словно все это произошло с кем-то другим. Проясняя сознание, лекарство не только успокаивало боль — его действие было значительно шире.