Джон Ирвинг - Четвертая рука

Ирма до сих пор никогда не встречалась с Руди, по выходным она не работала. Она представляла себе мальчика только по фотографиям, которых в доме после каждого посещения Руди становилось все больше. Она, правда, и раньше замечала, что доктор входит в комнату сына как в святилище, но все же к столь трогательному проявлению отцовских чувств готова не была. Ее до глубины души потрясло это зрелище — доктор и собака, спящие в детской кроватке, тесно прижавшись друг к другу. Ах, подумала Ирма, вот это любовь!

И тут же влюбилась сама! Влюбилась в тоску, в способность любить, пусть не ее, а кого-то другого. С этой минуты она превратилась в послушную рабыню Заяца — хотя сам доктор заметил это очень не скоро.

И вот в этот судьбоносный момент Медея вдруг приоткрыла слезящиеся глаза, подняла тяжелую голову, зевнула, и нитка слюны повисла на нижней губе. А Ирме, которая видела тайный смысл в любой случайности, эта нитка собачьей слюны показалась жемчужным ожерельем.

Она почувствовала, что доктор Заяц вот-вот проснется, отметив с удивлением, что «шланг» у тощего доктора здоровенный, по крайней мере, толщиной с его руку! Ирма мгновенно приняла решение — она будет худеть.

Это решение было столь же внезапным, как и нахлынувшая страсть. Толстая, неуклюжая, почти на двадцать лет моложе разведенного доктора, Ирма с трудом заставила себя оторвать от него взгляд и отступила в прихожую, заметив, что он просыпается. Но все же дала ему понять, что находится неподалеку: негромко окликнула собаку. Медея уныло побрела к ней и была буквально ошарашена, — она даже принялась вилять хвостом! — такой водопад любви обрушила на нее Ирма.

Все на свете имеет свое предназначение, думала простодушная экономка, вспоминая свои прежние обиды и понимая, что именно Медея и проложит ей путь к сердцу доктора. И действительно, доктор был просто потрясен, услыхав, как Ирма воркует:

— Иди сюда, моя сладкая! Иди к маме! Сегодня мы с тобой будем кушать только самое-самое вкусненькое, самое полезное!

Как уже говорилось, коллегам доктора Заяца в профессиональном отношении было до него ох как далеко, и если бы они не чувствовали своих преимуществ в иных областях жизни, то наверняка стали бы завидовать ему еще отчаяннее и поносили бы его еще более злобно. Приободрялись они лишь при мысли о том, что неустрашимый лидер бостонской команды сохнет от любви к своему несчастному сыну-доходяге и, стремясь добиться ответной любви Руди, готов держать у себя в доме собаку, пожирающую собственные экскременты. Смешно, не правда ли?

Поистине немилосердно и даже жестоко было радоваться тем бедам, что обрушились на шестилетнего мальчика и его отца. Да и недостойно врачей называть маленького Руди «доходягой». Мальчика постоянно пичкали витаминами, поили апельсиновым соком и фруктовыми коктейлями (больше всего он любил коктейль из замороженной клубники и бананов); каждый день он съедал яблоко или персик Ему нравилась яичница-болтунья и тосты; мог он и огурцом похрустеть, но только полив его кетчупом. Молока он, правда, совсем не пил, в рот не брал ни мяса, ни рыбы, ни сыра, но порой соглашался отведать йогурта без ягод и фруктов.

Руди на самом деле весил для своего возраста маловато, но если бы он побольше бегал и просто чаще бывал на воздухе, а также слегка расширил свое меню, то выглядел бы ничуть не хуже других детей. Он был очень славный парнишка — не пресловутый «милый малыш», а действительно славный ребенок на редкость чистый душой и доброжелательный. Но Хилдред так его задолбала и сбила с толку, что ей почти удалось настроить его против отца. Три недели подряд она давила на хрупкую психику шестилетнего ребенка, пока доктор Заяц не обретал наконец возможность как-то противостоять ее ядовитому воздействию. Мало того, прекрасно зная, что доктор Заяц — приверженец тех видов спорта, которые требуют значительных физических усилий, Хилдред запрещала Руди после школы играть в футбол или кататься на коньках, и вместо прогулок ребенок с ее подачи «подсел» на видеофильмы.

Хилдред, все годы жизни с Заяцем умерщвлявшая свою плоть, теперь с наслаждением толстела, чтобы, как она выражалась, «стать более женственной». При одной лишь мысли о «более женственной» Хилдред у доктора ком подкатывал к горлу.

Но самой большой жестокостью с ее стороны было убеждать Руди, что отец его не любит. Она испытывала несказанное наслаждение, сообщая Заяцу, что после уик-эндов, проведенных в его доме, мальчик возвращается грустным и подавленным. Ей и в голову не приходило, что Руди мрачен оттого, что она каждый раз учиняет ему допрос с пристрастием.