Фелисьен Марсо - На волка слава…

Подхожу. Звоню. Черт побери, дверь открывает Эжен. Этого я не предвидел.

— Мажи! — воскликнул он.

Он был без пиджака, в жилете. Через широко распахнутую дверь я увидел Розу, которая гладила, опираясь на утюг, отчего плечо ее перекосилось, а ее большие груди в красной сатиновой блузке из-за позы больше не занимали горизонтального положения.

— Здравствуй, — сказала она.

— Входи, — произнес Эжен.

И он засмеялся.

— Уже! — воскликнул он. — Ай да Мажи!

Он посмеялся еще немного, потом замолчал. Он стоял и глядел на меня. Роза тоже не шевелилась, склонившись над своим утюгом. Она смотрела на меня своим взглядом, не знаю, ясно ли я выражаюсь, взглядом, в котором всегда места хватало только на то, на что она смотрела. И это было грустно. Мы все трое смотрели друг на друга, смотрели так, словно между нами лежал мертвец. Мы смотрели друг на друга, и я смею сказать, перед нами будто возникала яма, откуда поднималась беда. Яма, из которой исходило отчаяние. Или, может быть, стыд. Или что-то другое. Роза. Эжен с расстегнутым жилетом. И я со шляпой в руке. Растерянно глядящие друг на друга.

Первым пришел в себя Эжен.

— Ай да Мажи, — повторил он с неуверенным видом.

Тогда Роза поставила утюг на маленькую штуковину, на которую ставят утюги. И пожала плечами.

— Тебе бы нужно прогуляться, Эжен.

Он посмотрел в ее сторону. Все развивалось очень медленно.

— Если ты так считаешь…

Он подошел к камину, чтобы надеть свой галстук.

Потом он вернулся на середину комнаты с пиджаком в руке.

— А куда же мне пойти? В «Улитке» в это время я никого не найду.

— Решай сам, — сказала Роза с видом женщины, которой все надоело. Потом более ласково:

— Ты предпочитаешь остаться? Я же не говорю, чтобы ты уходил надолго.

Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

— Пока.

— Пока.

Возле двери он еще раз обернулся.

— Ну я пойду, что ли?

Он вышел. Роза открыла дверь спальни. Вошла туда. Зажгла свет. Маленькую лампу у изголовья кровати с сиреневым абажуром в виде опрокинутого цветка, которая казалась далекой-далекой.

— Ну, — сказала она, — ты идешь или как?

Я тоже вошел. Она уже снимала свою красную блузку. С усталым выражением лица. Да, такой характер — это редкость, уверяю вас.

— Сегодня пусть будет так, — сказала она еще. — А в следующий раз мы пойдем в гостиницу. Он любит свое место у камина, Эжен. Это ему неудобно.

Она говорила спокойно, как если бы было давным — давно решено, что будет следующий раз.

— Так что это будет тебе накладно.

— О! Я понимаю, — сказал я.

Потом, чуть позже:

— Тогда послезавтра, в полседьмого в кафе, что на углу улицы Марии Стюарт.

Я сказал:

— Ладно.

И все началось снова. Но в то же время это было не так, как раньше. Кстати, в связи с этим я хотел бы сказать, какое я сделал наблюдение, может, даже очень важное. Рассуждают, например, о любви. Так. О желании. Так. При этом добавляют: любви не прикажешь. Желанию — тем более. Я думаю, все согласны с этим. Как не прикажешь и другим чувствам: симпатии, антипатии. Это аксиома. Никто не собирается спорить. Особенно в том, что касается желания. Что такое желание? Это какое-то глубинное движение. Которое появляется неизвестно откуда. Которое не регулируется с помощью рукоятки. Или же это легкое волнение. Фантазия. Гирлянда из пены над волной. Которая зарождается, а потом угасает неизвестно почему. Но независимо от того, глубинное это движение или пена, все равно это что-то такое, что не подчиняется воле. Разве не так? Это приходит и уходит. Короче говоря, это не приходит по заказу. Иногда с Ортанс у меня возникало желание, но потом я понимал, что именно в этот вечер у нее нет настроения.

— У меня болит голова. Я устала.

У меня даже и мысли не возникало рассердиться. Это же так естественно. Желание — это не вопрос доброй или злой воли, не вопрос логики. У меня ведь тоже бывало, что я не испытывал желания. Это даже не вопрос времени суток. Я никогда не стал бы говорить:

— Ну хватит, давай без шуток, уже десять часов двадцать пять минут, нужно заниматься любовью.

Ни тем более:

— Ах! Нет, не сейчас, а завтра, в восемь тридцать две.

Разве не так? Я полагаю, что здесь дело у всех обстоит одинаково. Я знал очень пунктуальных людей. Но я никогда не встречал людей, которые составляли бы для подобных дел расписание. Желанию не прикажешь. ТАК. Но тогда попытайтесь объяснить мне, как же получалось, что Роза говорила: «Послезавтра, в половине седьмого», и когда наступало послезавтра, без двадцати семь, мы занимались любовью. Так вот я думаю, что… Потому что раз так, то, значит, любви можно приказать? И желанию тоже можно приказать? Можно заказать даже заранее. Как в коммерции. «Вы доставите мне это в пятницу. Обещаете? Утром? Послезавтра, в шесть сорок, я буду заниматься любовью». Мне скажут: Ортанс и Роза — это разные вещи. А почему разные? Потому что я изменял Ортанс? Но я изменял и Розе. Ведь я еще продолжал спать с Ортанс. Супружеская измена, как вы уже заметили? Адюльтер. Очень редко бывает, чтобы в этом деле был только один рогоносец. Почти всегда их по крайней мере двое: муж и любовник, жена и любовница Естественно. И чтобы все утешились, взгляните, как может удлиняться цепочка. К тому же, даже если поставить Ортанс на место Розы, мое рассуждение все равно останется правильным. Скажем, жили бы мы с Розой, и вот каждый раз вечерами или по воскресеньям мы испытывали бы друг друга, задавали бы вопросы, взвешивая «за» и «против».