Фелисьен Марсо - Кризи

Однако бывают иногда моменты, когда этот дом обретает реальность, когда он становится настоящим домом. Этими моментами мы обязаны Снежине. Время от времени Кризи привозит ее с собой. Снежина является, все осматривает, ворчит, возмущается, замечает, что один шпингалет не закрывается, что кран течет, что в коридоре — сырое пятно, что цветы гниют на корню и что нужно срочно пригласить человека, чтобы он все это исправил. Мгновение, другое, и вот кран оживает, начинает существовать и шпингалет. Снежина пылесосит комнаты. И это гудение тоже существует, оно подобно дыханию, появляющемуся в бесчувственном теле, подобно воздуху в сдувшемся было мяче. Вокруг него комнаты становятся комнатами, мебель — мебелью. Снежина приносит нам чай. Этот чай существует. В доме по соседству Снежина нашла земляка, который работает там сторожем. Это невысокий, сухощавый, очень загорелый степенный мужчина с суровым лицом, которое иногда оживляется. Тогда на нем появляется детская улыбка, и он бормочет что-то непонятное.

Однажды мы видели, как они со Снежиной играли в прятки в самшитовой роще. Но это были как бы замедленные прятки: оба хранили достоинство, их движения были медленны, и лишь на лицах — едва заметное игривое выражение. Вскоре этот земляк предложил нам свои услуги для выполнения мелких работ по дому. Он входит в нашу спальню со своими инструментами. Ему даже в голову не приходит постучать. Снежина велела ему подняться, и он поднимается. Он чинит шпингалет и через окно продолжает свой разговор со Снежиной, находящейся в кухне. За его спиной, лежа в кровати, Кризи украдкой гладит мою руку. Может быть, это и есть настоящий дом — когда тебе мешают. А стоит только Снежине уехать, как дом опять превращается в декорацию. Без чая, без гудения, без души. В декорацию, сооруженную вокруг этой кровати, куда мы бросаемся, словно два изголодавшихся волка, через три минуты после нашего прихода, вновь становясь нервными, жесткими, становясь самими собой в нашем скучном мире. Пока Кризи заканчивает одеваться, я спускаюсь в сад и, чтобы хоть чем-то заняться, беру зеленый пластиковый шланг и начинаю поливать цветы. Кризи появляется на круглом балконе и кричит мне: «Не забудь про салат!» Очаровательная картина, прелестная зарисовка из жизни двоих, на которую уже набежала легкая дымка. Кризи спускается вниз. У нее назначена встреча. Она опаздывает. Я тоже. Салат отменяется, мы мчимся — она к своим фотографам, я к моим коллегам из Финансовой комиссии. Шины визжат, водители, которых мы обгоняем, крутят пальцем у виска. Кризи смеется. Наша истина в этом — задыхающаяся, спешащая, в нашем мире роботов: у нее — ее вспышки, у меня — шелест бумаг и слов.

Нам, однако, придется однажды встать лицом к лицу с другой истиной, решить, что же мы будем делать с собой. Дом и окружающая его жизнь скрывают от нас эту истину. Эти короткие сценки окутывают нас туманом. Однажды Кризи, как бы чувствуя, что этому дому нужно дать шанс, немного убралась в одной его части. Она пригласила на обед высокого молодого человека и молодую блондинку. Мы втроем — Кризи, Снежина, и я — отправились туда довольно рано. В Сен — Ном мы зашли к кондитеру, к молочнику. Потом купили мангал. Я набрал дров. Погода была хорошая, нам удалось пообедать в саду. Между нами понемногу завязались странные отношения. Во всех спорах молодой человек принимал сторону Кризи, а молодая блондинка — мою. Время от времени кто-нибудь из нас высказывал мысль о том, что наши пары плохо составлены и надо бы их перераспределить. Прелестно. Настолько прелестно, что они решают остаться, пойти купить чего-нибудь к ужину, а, может быть, потом и заночевать тут. А я должен возвращаться домой. У меня званый ужин. Я должен оставить этот дом, и одновременно мой и не мой, дом, за аренду которого плачу я, но в котором праздник продолжается без меня. Где же истина? Есть только мираж, спектакль, игра в ужин, такая хрупкая, зависящая от малейшего происшествия за его пределами. И Кризи знает это, как и я, оценивает это так же, как и я. Она отвозит меня к стоянке такси на своей машине. Затем возвращается на свой скромный праздник. Как хорошо: ей там сегодня весело. Весело без меня. Я приезжаю к себе домой за десять минут до начала ужина. Пока я переодеваюсь, ко мне в комнату входит Корали. Она в розовом халатике. Ей хочется, чтобы я рассказал ей сказку. К нам присоединяется Бетти. Она говорит, что пора идти, что гости вот-вот приедут. Но на коленях у меня сидит Корали, и я рассказываю ей сказку. Бетти тоже садится. Она слушает мою сказку, добавляет разные детали, смеется. Время, наконец, остановилось. Мы здесь, все втроем. Эти несколько минут для меня — что-то вроде перерыва, что-то вроде успокаивающей ванны. Где же истина? В другой раз, когда мы с Кризи задержались на нашей даче и поздно вечером еще лежали в постели, Кризи вдруг решила остаться там на ночь. И на этот раз тоже, поскольку я не предупредил Бетти, мне пришлось вернуться домой, а чтобы сделать это, у меня не было иного выхода, как взять машину Кризи. Я говорю ей, что верну ее ей завтра. Кризи засыпает. Я тихонько одеваюсь. Беру ее машину. Посреди дороги меня начинают мучить угрызения совести. Я представляю себе Кризи, проснувшуюся в страхе или с внезапно испортившимся настроением, собирающуюся уехать и не имеющую возможности сделать это. Я вижу такси, возвращающееся в Париж. Нагнав его, я делаю знак шоферу остановиться. Он ничего не понимает. С каких это пор люди, сидящие за рулем, стали испытывать нужду в такси?! Продолжая ехать, он проверяет дверцы своей машины, делает мне знак, что все в порядке. Потом, наконец, останавливается. Не без труда я уговариваю его ехать за мной. Он едет, сигналя фарами, но я не понимаю, что он хочет этим сказать, возможно, выражает свое нежелание вот так вот, посреди ночи забираться в лес. Я поднимаюсь в спальню. Кризи по — прежнему спит. В углу комнаты напоминанием о детях, которые жили здесь до нас, стоит черная доска. Я ставлю ее возле кровати и, не находя мела, пишу белой краской: «Твоя машина стоит внизу». Я уезжаю на такси, причем шофер всю дорогу не перестает наблюдать за мной в зеркало. Когда мы приезжаем, он берет мои деньги с явной опаской. Ранним утром я вновь отправляюсь в Сен-Ном. Ничего не изменилось. Кризи все еще спит. Она открывает глаза и говорит: «Это ты». Я снова ложусь рядом с ней. Как будто и не уезжал, как будто все мои ночные отъезды и приезды были всего лишь сном. Как будто. Как будто это есть. А этого нет. Истина в том, что я провел ночь не рядом с тобой. И однако именно в то утро, в той детской комнате, в комнате, где витало еще что-то от детства, именно в то утро Кризи сказала мне: «Мне хотелось бы… Мне хотелось бы иметь от тебя ребенка».