Анатолий Иванов - Повитель

Поп ничего не мог вымолвить, не в силах был раскрыть жирных трясущихся губ. Подбежав к Григорию, он поднял над его головой обе руки, точно хотел обрушить на молодого Бородина что-то невидимое и тяжелое.

— Вв-а… вв-а… — несколько раз взвизгнул поп, трясясь над Григорием. — В ад бы тебя, антихриста, чтобы горел на вечном огне, дьявол, аспид, с-сатана-а… — И, захлебнувшись, упал на табурет.

— Бабка, воды… скорее! — заревел Петр Бородин на кухню, где шаркала ногами по полу старуха.

Но поп Афанасий уже снова метался по комнате.

— Воды?! Ты спроси лучше, что сынок твой с Маврушкой моей сделал! Ты спроси его, антихриста… Ну, что молчишь? Спроси, спроси…

— Господи, господи, — растерянно крутил головой на тонкой шее Петр Бородин, нервно крестясь. — Да ты что, батюшка?

— Не поминай бога, не поминай! — краснея от натуги, ревел поп — Опозорили седины мои… Ведь Маврушку-то он, сынок твой… Понесла она… Все таилась, таилась, пока глаз мой не замечал, а сегодня после ужина выложила все, он, Гришка твой, да Гордея сынок… Господи, неужели переживу!. Куда я с ней? — И повернулся к Григорию: — Бери ее теперь!

Петр Бородин оттолкнул очутившегося возле его кровати попа, встал и выбежал в кухню. И уже оттуда ринулся на Григория, сжимая в руках короткую железную кочергу.

— Ах ты… кобель! — срывающимся голосом крикнул Петр, наступая на сына. — Ах ты кобель! Что наделал, что наделал!.. Терпел, видит бог, да лопнуло мое терпение… Маленького тебя разорвать бы надо!.. На одну ногу наступить, а за другую дернуть!!

Таким Григорий еще никогда не видел отца. И он второй раз в жизни испугался его, хотя сейчас у отца в руках был не топор, а обыкновенная кочерга.

Григорий до того растерялся, что не сообразил даже выбежать в кухню. Несколько секунд они, пригнувшись, кружили по комнате, сторожа, как лютые враги, друг друга, забыв о прижавшемся в углу священнике. И пока кружили так, Григорий немного опомнился, пришел в себя. Когда отец бросился на него, он отскочил в сторону и в тот же миг сам неожиданно кинулся сбоку к отцу, намертво вцепился ему в кисть руки, сжал ее, не жалея, изо всей силы. Петр Бородин глухо вскрикнул от нестерпимой боли, кочерга упала на пол. Подняв ее, Григорий сильно толкнул отца на кровать. И проговорил, переводя дыхание:

— Старый ты пес… Убил бы ведь! Шутки тебе?!

— Вот, вот… видел, батюшка? — скрипуче протянул Петр Бородин. — Батьку псом называет… Это как?

— А ты, поп… — повернулся Григорий к священнику, — чего тут икру мечешь? Ты бы… дочку-то получше стерег. Не набегала бы тогда…

Отец Афанасий, изумленный тем, как с ним говорит молодой Бородин, только безмолвно открывал и закрывал рот.

— Ну, чего? Дай ты ему воды, бабушка… Видишь, зашелся, — сказал Григорий старухе и бросил в кухню кочергу.

— Ты… ты… — Поп сделал судорожный глоток и боднул головой воздух — Да я же тебя! Ах ты поганец.. Да ведь стоит мне… сказать про метрику…

— Которую ты отцу продал, что ли? — спросил Григорий, усмехаясь.

— Кто продал, чего плетешь?

— Э-э, не боюсь я твоих угроз, — махнул Григорий рукой и пошел к своей кровати — И ты, батя, не бойся. Зеркалову двух коней отвалил. А зря, вот что! Пугать они горазды. А рыльце-то в пуху. Пусть попробует что-нибудь теперь! Сами себя на свет вытащат. Да и время-то сейчас такое… Кем они пугают? Не теми ли, кто сам напуган?..

Григорий разделся и лег в кровать, не произнеся больше ни слова.

Петр Бородин увел попа в другую комнату. Там они долго о чем-то говорили. Наконец Григорий услышал, как стукнула внизу дверь.

Поднявшись наверх, отец ходил по комнате, покряхтывая, почесываясь. Наконец проговорил:

— Спишь, Григорий?

Спросил таким голосом, будто в этот вечер ничего не произошло между ними.

— Нет. Чего тебе?

— Так, говоришь, зря они пугают нас?

— Конечно.

— Так-то так, а все же… боязно мне. Неизвестно, как еще все повернется. Лучше уж в мире жить со всеми. Бог с ними, с конями. И попу я наобещал сейчас… кой-чего. Он ведь жадюга, глаза завидущие, руки загребущие.

— Ну и зря, — проговорил Григорий, по-прежнему не оборачиваясь.

— Обещать — еще не дать. Обещанного три года ждут. А вот с Лопатиным не поладили мы… Возьми теперь его… Не дал за землицу-то доплаты ему — и озлился. Все-таки корчевал ее он, распахивал. А тут еще с лавкой полез наперекор ему. Ты спишь?

— Сплю уже… И ты спи.

Петр Бородин лег в кровать, такую же скрипучую, как и он сам. Полежал немного и спросил: