М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая

— Да что было делать? — возмутился Д.Э. — У меня не было другого вы…

— … русская графиня, незаконная дочь русской певицы Мари Оленин д’Алхейм, имевшей такой бешеный успех в Париже в прошлом году, и графа Ярмутского.

Д.Э. выпрямился, сколько позволял потолок экипажа и попробовал сохранить позу небрежную и невозмутимую, что, вообще говоря, не так уж просто сделать на ходу.

Клиент уважительно молчал, тараща глаза прямо вперед и сжимая сложенные руки на набалдашнике трости. Нежный второй подбородок отливал синевой, щеки вздрагивали от тряски.

— Лола, — продолжил искатель приключений. — Победительница конкурса красоты в Сан-Диего. Титул «Самые…»

Он выразительно показал руками. Экипаж тряхнуло, Д.Э. приложился головой о стену и зашипел сквозь зубы.

— Бешеный темперамент, — добавил он интимнейшим полушепотом, опять склонившись над котелком.

Круглые глаза клиента под полями котелка приобрели отчаянное, как у кролика, выражение. Мгновенный затравленный взгляд, толстая задница подвинулась — и молодой головорез с облегчением упал на сиденье рядом.

— Тридцать Шестая улица! — велел он кучеру.

Дня через два, когда Д.Э. сам замучился по сто раз за день произносить титул, и даже умудрился запутаться, дочь русской певицы и английского графа стала просто русской графиней. Инкогнито. Ее титул сообщался шепотом, на ухо клиенту, и только после того, как тот давал страшную клятву молчать. Маневр этот каждый раз стоил клиенту лишних полтора доллара. Ее патрон удостоился вознаграждения, после которого он весь оставшийся день ходил томный, натыкался на все углы и улыбался, как дурак.

Ширли Страусс, дочь разорившегося лавочника из Чикаго, блестяще освоила роль.

Так, — командовал Д.Э. — давай сюда. Ниже. Левее. Левее, говорю!

Разбитый шкаф с трудом выпихивали через пролом в стене, где когда-то находилась дверь в комнату мадам. Шкаф пытался прихлопнуть пальцы дверцами. Далеко его пронести не получилось, но главное, что избавились. Диван, и козетку, и два кресла извлекли на свет Божий из обломков, отряхнули, почистили, проковыряли наспех завитушки, в которых застряла штукатурка, и комната мадам Клотильды стала личным офисом двоих джентльменов. Музыкальный автомат, машинку «Что видел дворецкий» и уцелевшую мебель перетащили в одну из осиротевших комнат наверху. Бордель, таким образом, приобрел гостиную. В коридоре выстроились стулья — для очереди, о которой рассказывал фотограф.

В бюро обнаружилась настоящая, как в Публичной библиотеке, картотека: мадам вела клиентам строгий учет.

— Сэр, да из вас получился прекрасный сутенер! — вскричал Дюк.

— Мерси, — отозвался компаньон, не отрывая сосредоточенного взгляда от ящичка с картонками.

— Он у нас сделает карьеру! — поддакивал Козебродски, сидевший тут же, на диване, положив ногу на ногу и обхватив тощее колено.

— Надо было видеть, как он впаривает гражданам брошюры и карточки! — Дюк заглянул компаньону через плечо. — Или в баре этак, знаете, невзначай подсаживается. Это же надо слышать!

Это действительно стоило слышать. Голос Д.Э., ломкий, охрипший во время плавания, неожиданно выровнялся, став теперь ощутимо ниже, не вполне ожиданно для его шестнадцати лет, но эффектно. То ли от постоянных попыток докричаться до собеседника в бордельном гаме, то ли от вина, то ли так ему и было положено, а только Дюк безуспешно пытался подражать компаньону.

— «Настоящая графиня, — он попробовал взять октавой ниже, — что вы… самая настоящая…»

— Совести нет ни на вот столько! — буркнул Д.Э., делая страшно занятое лицо.

— Знаешь, а я тебя прямо вижу! «Он же, десять лет спустя!» Такой весь процветающий, в цилиндре и с бутоньеркой в петлице: «Бешеный темперамент!»

— Вот спасибо! — поперхнулся Джейк. — Ты себя лучше представь.

— А себя не очень представляю, — покаялся М.Р. — Не представляю, как выгляжу.

— А меня? — спросила Ширли и пробралась сквозь разлом в стене — уже обычный путь в кабинет мадам, — меня ты представляешь? А что на мне надето?

— Бант, — сказал Джейк, осмотрев ее всю. — Шелковый. Пунцовый. Как у шпица!

Русская графиня тоже осмотрела свои прожившие трудную жизнь кружева. Она явно ждала продолжения.