Чинуа Ачебе - И пришло разрушение…

Двор Обиерики был похож на муравейник — так дружно кипела там работа. Всюду, где только находилось свободное местечко, устраивали жаровни: клали три кирпича из высушенной на солнце глины и разводили между ними огонь. Не успевали снять с огня один горшок, как уже тащили другой; в сотнях деревянных ступ толкли фуфу. Несколько женщин были заняты с приготовлением блюд из ямса и кассавы, другие варили овощную похлебку. Юноши толкли фуфу и кололи чурки для жаровен. Ребятишки без устали бегали к реке за водой.

Трое юношей помогли Обиерике зарезать двух коз для похлебки. Обе козы были очень жирные, самая же жирная была привязана к колышку у забора. Величиной она была с небольшую корову. За этой козой Обиерика специально посылал одного из своих родственников в самую Умунку, и ее он собирался поднести живьем родственникам жениха.

— До чего ж хорош базар в Умунке! — говорил юноша, тот самый, которого Обиерика посылал покупать козу-великаншу. — Народу там видимо-невидимо: песчинке упасть некуда.

— Это все их колдун знаменитый, — сказал Обиерика. — Жители Умунки задумали, чтоб их базар разросся я сожрал все соседние базары. Для этого они и обзавелись могущественным колдуном. Каждый базарный день, еще до первых петухов, этот колдун оборачивается старухой, берет в руки волшебное опахало и становится на базарной площади. Этим-то опахалом она и заманивает на базар все соседние кланы. Машет веером и перед собой, и позади себя, и справа, и слева.

— Вот все и идут на этот базар, — заметил второй юноша. — И честные люди и воры. Там с тебя одежду стащат средь бела дня, так что ты и не заметишь.

— Да, — сказал Обиерика. — Я недаром предупреждал Нванкво, чтобы он глядел в оба и держал ухо востро. А то пошел раз туда один человек продавать козу. Накинул он ей на шею толстую веревку, а конец веревки намотал на руку. Идет он по базару и никак понять не может, чего это на него все смотрят и пальцами тыкают, как на сумасшедшего. А потом оглянулся и видит — на веревке-то вместо козы полено толстое волочится!

— Неужто ты думаешь, что вор мог это сделать один, без чужой помощи? — спросил Нванкво.

— Конечно, нет. Без колдуна тут дело не обошлось.

Перерезав козам горло и собрав кровь в миску, они повесили туши над костром палить, и к запахам приготавливаемой пищи примешался запах паленой шерсти. Потом они обмыли туши, разрубили на куски и отдали мясо женщинам, которые варили похлебку.

Все шло своим чередом, ничто не нарушало размеренного ритма труда в муравейнике, как вдруг откуда-то издалека донесся громкий крик: «Ой-й ий-й-й-о-о! Та, что машет хвостом, отгоняя мух, сбежала!» Все до одной женщины тотчас бросили работу и кинулись на крик.

— Всем убегать нельзя, так у нас вся еда пригорит! — крикнула жрица Чиело. — Пусть трое или четверо останутся!

— Верно, верно, — подхватила другая женщина. — Надо разрешить кому-то остаться здесь.

Пять женщин остались присматривать за горшками, в которых варилась еда, все же остальные побежали ловить сорвавшуюся с привязи корову. Как только она была поймана, они отвели ее владельцу, и тот немедля уплатил большой штраф, который деревня налагала на каждого, чья корова заходила на чужой участок и учиняла там потраву. Взыскав штраф, женщины собрались в кучку, чтобы проверить, все ли выбежали на улицу, когда раздался крик.

— А где Мгбого? — спросила одна из них.

— Она больна, с постели не встает, — ответила соседка Мгбого, — У нее иба.

— Еще нет Уденкво, — сказала другая. — Но ее малышу не исполнилось двадцати восьми дней.

Те женщины, которых жена Обиерики не просила ей помочь, разошлись по своим хижинам, остальные вернулись во двор Обиерики.

— Это чья корова была? — поинтересовались женщины, которым позволили остаться.

— Моего мужа, — сказала Эзелагбо. — Кто-то из малышей открыл калитку загона, она и сбежала.

Вскоре после полудня принесли первые два кувшина с пальмовым вином — дар родственников жениха. И тут же налили по чаше-другой уставшим от стряпни женщинам, чтобы им веселее было готовить. Отнесли вина и невесте и ее подружкам, которые легкими прикосновениями бритвы клали последние штрихи на прическу невесты и натирали соком красного дерева ее гладкую кожу.

Когда начал спадать полуденный зной, сын Обиерики Мадука длинной метлой подмел двор перед отцовским оби. Словно только того и ждали, начали прибывать друзья и родственники Обиерики. На плече у каждого мешок из козьей шкуры, под мышкой скатанная козья шкура. Некоторых сопровождали сыновья, они несли деревянные, украшенные резьбой скамеечки. Среди гостей был и Оконкво. Гости уселись полукругом и завели разговор о том о сем. Теперь дело было за родственниками жениха.