Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

Фалолеев тоже смотрел на Лину во все глаза и никак не мог отделаться от ощущения, что присутствует на представлении «Мисс иллюзион». Самые различные маски, сотворённые артистическим талантом взявшейся с небес королевы, тонкое, умелое жонглирование ими, держали его в небывалом напряжении: то ему казалось, что он читает её игру — очевидно лукавую, притворную, то вдруг ловил себя на мысли, что Лина прямо перед всеми открылась до щемящей беззащитности, полного душевного обнажения!

Сердце молодого парня колотилось, как на длинном, изнурительном марш-броске, и он боялся, что его гулкий грохот будет услышан посторонними, пребывал в опасении, что его жгучий интерес, блеск глаз, учащённое дыхание, тревожная краснота щёк не останутся тайной. «Вот она — настоящая женщина!» — словно током пронзал его каждый её жест, каждая её метаморфоза, и Фалолеев понимал: малейший взмах длинных подкрученных ресниц Лины — и он готов на что угодно.

Гулянка шла вроде бы как полагается: тосты, веселье, музыка и танцы, обычно предваряющие сортировку пар, но только чуткий завсегдатай мог заключить, что сегодня она сбилась с привычного русла. Мужчин будто подменили: все суетились вокруг главной гостьи, и даже выпитая водка не заворачивала «прицел» ухажёров на мишени попроще.

«Козлы! — бесился в кипящих думах Фалолеев. — К такой девушке — со своей неотёсанной грубостью, плоскими мозгами! Вам обезьян в зоопарке кормить, а не касаться царственных ручек!» Его чуть не бросало в дрожь от мысли, что кто-то из них подхватит сказочную красавицу и поведёт в маленькую комнатку, за белую застеклённую дверь… И все будут смотреть на туманное рифлёное стекло, очевидно и наглядно понимать творимую сцену и… истекать завистливыми соплями.

Или её могут затянуть в ванную, вроде бы шутливо, между делом, а там как следует прижать к стене и прямо спросить, готова ли она приземлиться в кровать. О! Все приёмы и методы исполнения мужских желаний в этой квартирке обкатаны по сотням вариантов, но конец их один — раздеть и подмять под себя.

Но с Линой — нет, только не это! Она — его законная добыча! Только так! И ничего странного в этой законности нет: самый достойный выбирает самую достойную!

Кто может сравниться с ним в красоте, уме, росте и приличном воспитании? И если выйдет по-другому, его сердце просто не выдержит удара!

Присутствие Кента, увы, перечёркивало все цивилизованные достоинства Фалолеева. С таким конкурентом торжествовало исключительное право тупой безрассудной силы! Выйти с конченым уркой на площадку разбираться, значит остаться там лежать: исколотые руки Кенга — сухие, жилистые, с отметинами битв, — спокойно припечатают Фалолееву в скулу, ввалят в поддых… А затем Кент распахнёт настежь дверь и громко позовет всех поглядеть «на рихтованного Фаллоса».

«Зачем мне это?!» — спрашивал себя Фалолеев, вброшенный красотой Лины в вихрь смятенных мыслей, и знаки внимания, полагающиеся этой прекрасной девушке от самого достойного кавалера — бывшего артиллериста, так и оставались невоплощёнными. Его, отжатого далеко в сторону, мрачного и задумчивого, будоражило теперь совсем не то, с кем ему проводить ночь. Это не вопрос. Оставшиеся без мужского внимания товарки просто завизжали бы от восторга, прояви он к ним свой интерес, но он размышлял о своём, и кто бы знал, какой крепкой «гороховой» кашей были забиты в этот момент его несчастные мозги!

К Фалолееву опять привязалось сравнение творящейся здесь половой чехарды с цепной реакцией, и теперь он развивал идею дальше, глубже. А выходило то, что цепная реакция — это не один лишь прирост количества, слева или справа, сверху или снизу: ведь при критической массе настоящего ядерного вещества такая реакция неминуемо влечёт ядерный взрыв — мощный, уничтожающий, испепеляющий!

В чём же должна проявиться огромная сила развратной необузданности? Может, в том, что разухабистая постельная жизнь, о масштабе которой он три года назад и подумать не мог, вот такая — похотливая, безоглядная, животная, — стала обыденной потребностью? В том, что люди дошли до состояния менять интимных партнёров чаще и проще, чем перчатки? Да куда там перчатки — носки!

Пусть он, Фалолеев, до немалой степени брезглив и в выборе избирателен, хотя избирательность его, конечно же, покоится на внешних впечатлениях, но ведь мир полон людей, в этом плане совершенно беспринципных! Он свидетель, каким затасканным, неприглядным экземплярам тут раздвигали ноги! Взять исколотого синюшными слабохудожественными этюдами Кента: обезьяну на колени посади, он и с ней провернёт похотливое дело.