Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

— Вилку взял, да… не закусил! хмуро пошутил командир батареи. — А тебя всё «Залпом» тычут! В одно место.

Теперь-то Фалолеев начал понимать военную мудрость, что значит «не высовываться раньше времени».

— На огневую! — кивнул Григорьев офицерам на стоящий неподалёку ГАЗ-66.

На огневой позиции капитан лично обошёл все расчёты: сверял прицелы, панорамы, хмыкал, глядя то в синее небо, го в перепаханную солдатскими сапогами землю. Фалолеев, в надежде найти ошибку здесь, у орудий, торопливо приложился к оптике — всё, как он передавал: риска в риску, цифра в цифру. Он даже внимательно осмотрел надписи на ящиках из-под снарядов, и опять в искреннем недоумении наморщил лоб — ответ так и не открылся.

Григорьев подошёл к гильзам, что ещё тёплые валялись за бруствером, задумчиво поковырял носком пыльного сапога одну, другую, третью.

— Фалолеев, иди-ка сюда! — вдруг крикнул он совершенно спокойно, но лейтенант особым чутьём уловил перемену дела: командиру что-то открылось! Молодой офицер торопливо подскочил. Григорьев держал одну ногу на низеньком штабеле из деревянных ящиков, на этой же ноге была пристроена рука, которой он подпирал подбородок. Лицо капитана окончательно расправилось от тягостных дум. Чуть наклонившись телом вперёд, он улыбался, а глаза его хитровато поблёскивали.

— Причина тут, под ногами!

Лейтенант жадно вперил в землю взгляд, словно на земле должна была лежать записка с указанием его оплошности. И если уж не записка, то должно быть разбросано что-то ценное, например, купюры на пару тысяч рублей.

— Ну! Читай! — коротко бросил Григорьев и подбородком кивнул на гильзу. Фалолеев повернул её надписью вверх, прочитал цифровой код. То же самое проделал с другой гильзой, третьей.

— Из разных партий! — с удивлением воскликнул он. — Но ведь ящики с одним шифром!

— В жизни всегда есть место подлости, — капитан убрал ногу с штабеля, распрямился. Уставившись на далёкую лесистую сопку, не торопясь, с паузами заключил: — Большой свинский привет от кого-то! Только опять совет — без паники и выяснений! Вонь — лучше не тронь.

Выяснять Фалолеев ничего не стал. Настоящий артиллерист должен сам управляться со всеми вводными посредством ума, опыта и настойчивости! Пусть не обошлось в его работе без изъяна, зато в другой раз он непременно проверит партии даже на снарядах, при нужде грамотно рассортирует их по орудиям. Всё у него получится!

Вот только его ненависть к командиру дивизиона, до этого временная, теперь застыла стойким, непоколебимым гранитом. И вряд ли он заимеет желание ослабить её: слишком несправедлив и предвзят Бужелюк в своих обвинениях. Если честно — то и непорядочен!

Бужелюк по-прежнему демонстрировал свою антипатию к Фалолееву, учинял с него двойной спрос, тыкал за каждую ошибку или промах. А таковых у лейтенанта, как назло, набиралось немало. Он словно принял от Григорьева наследство, которое выражалось грустным и фатальным определением: «не заладилось». И звание старшего лейтенанта, которое по статусу дают без всяких должностей и заслуг, ему присвоили позже срока, со скрипом.

Фалолеева, не оставляющего надежд на успешную службу, временами это угнетало безмерно. В такие моменты отчаяния он скрежетал зубами, едва ли не плакал от обиды, но, перетерпев пик уныния, всё-таки находил силы нацелиться на лучшее. Частенько бывая у Григорьева, где сослуживцы пристраивались на кухне за стаканчиком, он пьянел и, поддаваясь чувству безнадежности, сникал. А затем вдруг вытирал влажные обиженные глаза и с неудержимым напором, даже яростью тряс своим интеллигентным кулаком — прорвёмся!

— Гена, это даже без сомнений! В огне не сгорим и в воде не утонем! — по-отечески поддерживал его хмельной командир и ободряюще приобнимал за плечи.

И Фалолеев, как мог, шёл на прорыв! Но однажды он чуть не прорвался в обратную сторону: сотворил ЧП, которое едва не обернулось прокурорским дознанием. Чрезвычайное происшествие вышло необыкновенно глупое, оно и начиналось-то не как происшествие, а как рядовое вялотекущее событие, и до масштабов ЧП раздулось лишь волею административных законов и какой-то прилипчивой персональной подлостью судьбы.

На стрельбах, когда шесть орудий Григорьева стояли на огневой позиции, от начальника полигона внезапно поступила команда «Отбой». Ничего страшного или особо нестандартного тут не было — отбой, так отбой! Опускать колёса у гаубиц, смыкать станины лафета, чехлить — и в хвост к тягачам! Григорьев, передававший с КНП «Отбой», так Фалолееву и приказал: свернуть «тридцатки», выстроить колонну!