Джон Бэнвилл - Затмение

Интересно другое: как долго Квирки здесь жили, и, главное, сколько их было? Лили с тупым упрямством ссылается на плохую память. Но отказываясь говорить, где прошли последние годы жизни матери, она подозрительно хорошо помнит обстоятельства ее смерти, — по-моему, слишком хорошо, ведь это случилось много лет назад, и мне как-то трудно представить Лили в роли вундеркинда, аккуратно записывающую историю семьи, сидя в люльке. Однажды ночью мать проснулась от боли, говорит она. Послали за доктором, но он перепутал, отправился по неправильному адресу и не понял, что произошла ошибка, ведь в том доме женщине тоже требовался врач, у нее начались схватки, и в конце концов она благополучно произвела на свет ребенка, а пока в одном месте рождалась новая жизнь, в другом несчастная мама в муках прощалась с земным существованием. Потом из другого конца города явилась сама тетя Дора, накинув плащ поверх ночной рубашки, но даже Тетя, явный титан духа в ничтожном роду Квирков, даже она не сумела спасти свою сестру. Она накричала на отца Лили, дескать, кругом виноват он, и если такое считается примерным мужем, она рада, что не вышла замуж, а Квирк хотел ее ударить, а она пошла на него с кулаками, и быть бы настоящей драке, ведь Квирк от злости себя не помнил, и тетя Дора не собиралась ему уступать, да только там оказался кто-то еще, сосед или друг семьи, Лили точно не помнит, и встал между ними, постыдились бы, сказал он, Китти еще не остыла, а вы что затеяли. Все это я услышал на скамейке под солнцем, пока Лили, не умолкая ни на минуту, снимала ниточку с платья и бросала на меня косые взгляды. Да, та ночь, «ночь-когда-умерла-Китти», достойна войти в анналы городка, представляю, что тогда творилось. В кармане лежала похищенная фотография. Я показал ее Лили, и та безучастно взглянула на нее. Может быть, здесь изображена твоя мать, спросил я. Девочка вгляделась пристальней и надолго замолчала.

— Нет, вряд ли, — осторожно, словно проверяя мою реакцию, произнесла она наконец. — Вряд ли это она.

— Кто же тогда? — с некоторым разочарованием произнес я. Рассказал, где взял снимок, полагая, что она сейчас выразит протест против такого бесцеремонного вторжения в личную жизнь отца, но Лили только хихикнула.

— А, ну тогда, наверное, какая-нибудь девица. У папки постоянно были всякие девицы.

Квирк в роли Казановы; трудно представить себе такое.

— У тебя никогда не было брата или сестры, которые потом умерли?

Она несколько мгновений колебалась с хитровато-скрытным, по-заячьи трусливым видом, потом наконец быстро кивнула, наклонив голову словно зверек, хватающий лакомые кусочки у меня с ладони.

Правду она говорит или нет? Раскрыл ли я секрет призрачной женщины с ребенком? Хотел бы верить, но не могу. Думаю, Лили врет; скорее всего, мертвые братишки и сестренки существуют только в ее воображении.

Вокруг все замерло в неясном ожидании. Воздух приобрел свинцовую тяжесть, листья дерева, распростершего ветви над нашей головой, безжизненно обвисли. На небе появилось плотное, белоснежное как известковая стена, облако, потом раздалось негромкое шипение, словно лопнул воздушный шарик, и пошел дождь; его тяжелые, быстрые, мстительные струи безжалостно секли мостовую, разлетаясь брызгами, словно высыпавшиеся из кармана монетки. Спасительный домик был всего в трех шагах, но мы успели промокнуть насквозь. На двери уборной висели замок и цепь, нам пришлось укрыться на покрытом зеленой слизью, провонявшем аммиаком бетонном крыльце. Но и здесь полновесные капли, барабаня по перемычке двери, распадались на ледяной туман, который оседал нам на лица, так что Лили в своем легком платьице стала дрожать от холода. Она втянула голову в плечи с несчастным видом, плотно сжала губы, обхватив себя тоненькими руками. Вокруг становилось все темнее. Я вслух отметил странный свет, безжизненный, словно затуманенный, какой увидишь только во сне.

— Затмение, — мрачно отозвалась Лили. — Мы его пропустим.

Затмение! Ну конечно. Я представил, как тысячи людей сейчас молча стоят под дождем, задрав головы, и всматриваясь со слепой надеждой в небо, но вместо желания посмеяться почувствовал вдруг необъяснимый приступ грусти, острой болью кольнувшей сердце: о чем или о ком — не знаю. Ливень, наконец, прекратился, водянистый шар солнца, освобожденный от оков, поплыл по небу, расталкивая облака, и мы решились покинуть наше убежище. Улицы стали устьем обмелевшей реки, серая вода с оловянными шариками пузырьков струилась по канавам, мостовые блестели, испуская клубы пара. Машины, словно моторные лодки, прокладывали пенистый путь сквозь журчащие ручейки, образуя миниатюрные радуги, а над нами, совсем как настоящая, сверкала наконец-то водруженная на небо огромная аляповатая декорация солнца, грандиозная, потрясающе удачная подделка.