Джон Фанте - Спроси у пыли

— Ты пьяна, Камилла. Не надо так много пить тебе.

Рвение, с которым она согласилась в том, что пьяна, тотчас заставило меня засомневаться в этом. Я внимательно посмотрел на нее, она стояла и качала головой, как нашкодивший ребенок, признающий свою вину, застенчиво улыбаясь, надувая губки и потупив взор. Тогда я встал и поцеловал ее. Да, она была пьяна, но не от виски или какого-другого алкоголя, потому что дыхание ее было совершенно свежим. Я усадил ее рядом с собой на кровать. Экстаз плескался в ее глазах, накатывая волнами, жаркая истома ее рук и пальцев сдавила мне горло. Прижавшись губами к моим волосам, она прошептала:

— Если бы ты был им.

И вдруг издала истошный вопль, пронзительный, царапающий стены.

— Ну почему ты не он?! О, Господи, почему же?!

Она набросилась на меня и стала охаживать кулаками по голове и справа, и слева, и при этом еще визжа и царапаясь в приступе слепой ярости против судьбы, которая на могла переделать меня в ее Сэмми. Я схватил ее за руки и заорал, требуя успокоиться. Бесполезно. Тогда пришлось зажать ей визжащий рот. У нее стали вылезать глаза из орбит — не хватало дыхания.

— Отпущу, если пообещаешь, что не будешь орать, — сказал я.

Она кивнула, я оставил ее на кровати, а сам отошел к двери и прислушался: не всполошилась ли хозяйка? Камилла, уткнувшись лицом в подушку, плакала. За дверью было тихо. Я на цыпочках двинулся к шкафу. Должно быть, инстинктивно она повернулась. Лицо, мокрое от слез, глаза как мятый виноград.

— Откроешь дверцу, и я заору, — предупредила она. — Я буду визжать, как будто меня режут.

Этого мне еще не хватало. Я пожал плечами и отошел от шкафа. Она снова уткнулась в подушку и продолжила свой рев. Ладно, пусть выплачется, и отправлю ее домой, решил я. Но этому не суждено было сбыться. Через полчаса она все еще лила слезы. Я притулился рядом и погладил ее по волосам.

— Ну, что ты хочешь, Камилла?

— Его, — проговорила она сквозь рыдания. — Я хочу увидеться с ним.

— Сейчас? Господи, да это полторы сотни миль отсюда.

Ей было плевать — сто, тысяча, миллион, она хотела видеть его сегодня, сейчас. Я сказал, что это ее дело, у нее есть машина, пусть она садится за руль и часов через пять будет на месте.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — канючила она. — Он не любит меня. Тебя он захочет видеть.

— Нет, я пас. Я ложусь спать.

Она стала умолять меня. Бухнулась на колени, обхватила мои ноги руками и, заглядывая в глаза, уговаривала. Она любит его безумно, конечно же, такой большой писатель, как я, должен понимать, что это такое — настоящая любовь, и, естественно, я понимаю, почему она не может ехать к нему одна, тут она показала на подбитый глаз. Если же я приеду с ней, Сэмми не выставит ее, нет, ему будет приятно, что она привезла меня, а потом Сэмми и я сможем поговорить, ведь я очень много могу рассказать Сэмми о писательском ремесле, и он будет очень благодарен мне и ей.

Я стоял, смотрел на нее, скрипел зубами и пытался противостоять ее аргументам, но она так ловко все повернула, что я согласился поехать вместе с ней и даже всплакнул на пару. Я поднял ее с колен, утер слезы, прибрал волосы, я уже чувствовал ответственность за нее. Ступая на цыпочках, мы вышли из комнаты, спустились по дряхлой лестнице в холл, затем выскользнули на улицу, где стоял ее автомобиль.

Мы ехали на юг, сменяя друг друга за рулем. К рассвету добрались до пустынной страны кактусов, полыни и юкк. В этой части пустыни песков было мало, огромную равнину испещряли осыпающиеся скалы и пологие холмы. Затем мы свернули с шоссе на проселочную дорогу, усеянную валунами и почти заросшую. Дорога бежала то вверх, то вниз, подчиняясь вялому ритму сменяющихся холмов. Было уже совсем светло, когда мы достигли района каньонов и крутых ущелий — в двадцати милях от сердцевины пустыни Мохаве. Сэмми был уже совсем рядом. Камилла указала на приземистую глинобитную лачугу, притулившуюся у подножья трех крутых холмов. На восток от лачуги простиралась песчаная равнина, уносясь в бесконечность.

Мы оба устали, вымотанные долгой тряской на жестком «форде». К тому же в это время было еще очень холодно. Оставив машину в двухстах ярдах от хибары, мы поковыляли по каменистой дороге. Я шел впереди, возле двери приостановился. Изнутри хибары доносился раскатистый мужской храп. Камилла отстала, спасаясь от резкого холода, она обхватила себя руками. Я постучался, в ответ раздался стон. Я стукнул снова и услышал голос Сэмми: