Зигфрид Ленц - Минута молчания

Я еще писал, когда в мою дверь кто-то поцарапался, не постучал, а буквально поцарапался, как это делают кошки или собаки, когда хотят, чтобы их впустили.

Перед дверью стояла Соня, босиком, в своем платьице без рукавов, малышка-соседка не поприветствовала меня, она просто вошла, как уже часто это проделывала, и на мое замечание «Тебе уже давно пора быть в постели», сказала: «Я дома одна». Она решительно подошла к моему письменному столу, взобралась на стул, улыбнулась и что-то там положила. «Это тебе, Кристиан, я нашла это для тебя». Перед нашим со Стеллой фото лежал кусочек янтаря, не больше игрового кубика, со слизью по краям, но чистый и прозрачный в середине. «Ты нашла это на берегу?» — «Он прилип к водорослям, висел на вырванной морской траве». Я дал Соне свою лупу, и она принялась искать, очень старательно, прекрасно зная, что можно найти в янтарных осколках, и как бы ожидая этого или надеясь на находку, она уверенно сказала: «Да, Кристиан, там что-то есть». Мы передавали друг другу лупу, и наши усилия увенчались успехом, мы удостоверились в этом: «Жучок, Кристиан. Маленький жучок!» А я добавил: «И маленький комарик, оба не заметили, как на них скатилась смоляная слезинка, и теперь они навечно останутся там, внутри янтаря». Для Сони этого было достаточно, мое объяснение удовлетворило ее, больше чем плененные насекомые ее заинтересовало наше фото, она взяла его в руки: «Твоя учительница, да?» — «Да, Соня, фрау Петерсен, моя учительница». Она долго раздумывала, глядя на фото, а потом вдруг спросила: «Вы любите друг друга?» — «Почему ты об этом спрашиваешь?» — «Если вы любите друг друга, тогда ты наверняка перейдешь в следующий класс». — «Я и без этого перейду», — сказал я. «Скоро она будет и моей учительницей!» — «Ты можешь этому только радоваться, Соня, потому что заниматься у нее одно удовольствие». — «А если она будет жить здесь, мне можно будет к вам приходить?» — «Конечно, ты всегда сможешь приходить к нам». Она подумала немножко, сомнений не было, ей хотелось еще что-то спросить, так сильно занимали ее мои отношения со Стеллой, но тут ее позвали, я узнал голос ее матери, резкий, несимпатичный голос, который, как я порой думал, наводил беспокойство даже на водоплавающих птиц в бухте. Я поблагодарил Соню за янтарь и пообещал ей положить его рядом с фото.

Оставшись снова один, я достал из ящика стола свою сберкнижку, которой давно не интересовался, ее подарили мне в день конфирмации с взносом в сто марок, что составляло теперь, по прошествии времени, целое состояние в двести сорок марок. Я решил снять сто пятьдесят, еще не зная, зачем, просто так, мне показалось, на всякий случай лучше иметь при себе какую-то сумму денег.

Мой отец предчувствовал, что я слепо следовал своим тайным потребностям, когда сделал ему предложение обдумать условия оплаты моей работы на нашем буксире в каникулы и после школы, проявить больше щедрости. Когда мы вместе плыли домой — мы сидели на корме и курили, — я спросил его, не хочет ли он ввести твердый тариф для той или иной выполняемой мною работы — для экскурсионных поездок на Катарине , для работ на барже. С таким удивлением, как в тот раз, он еще ни разу не смотрел на меня, крайне пораженный и с долей недоверия. Сначала он спросил: «Зачем тебе столько денег?» Я промолчал в ответ, тогда он захотел узнать, в какой форме он должен вознаграждать мой труд. Я подсчитал заранее и сказал, что вознаграждением в пять марок за экскурсионные рейды я буду вполне доволен и что считаю также пять марок за мою работу на барже вполне нормальным, он сделал вид, что калькулирует в уме названные суммы, возможно, он сопоставлял их с зарплатой, которую платил Фредерику и размеры которой были мне известны, во всяком случае, он не выдвинул никакой альтернативы, и через некоторое время спросил: «Но жить, Кристиан, ты останешься с нами или как?» От меня не ускользнула тихая ирония, у меня не было ответа на его вопрос, я почувствовал даже облегчение, что он не настаивал на ответе. Он подбодрил меня своим взглядом, толкнул в бок и сказал: «Идем», и мы покинули борт и пошли привычным путем домой, около сарая он положил мне руку на плечо и не снимал ее, пока мы не дошли до дома. Вероятно, он что-то вспомнил из того, что его волновало еще раньше и что он должен был отрегулировать, мы вернулись назад к сараю, он втолкнул меня вовнутрь, и мы молча подошли к приставной лестнице, которая вела на небольшой чердак. В этот момент я понял, что он имеет в виду; за старыми мотками троса, сетями и бамбуковыми шестами я прятал свой тайник, он обнаружил его и хотел получить объяснение разным диковинным вещам, хранившимся там. В тайнике лежали несколько банок с консервами, два пакета муки, сухофрукты, лапша, а также судовые сухари. Тот, кто это увидел бы, наверняка подумал, что я собираюсь отправиться в длительное морское путешествие. Мой отец показал на тайно собранные припасы и с наигранным удивлением произнес: «На какое-то время всего этого хватит, я хочу сказать, для самостоятельного ведения домашнего хозяйства». На сей раз у меня нашелся ответ, я рассказал ему, что мы отправляемся всем классом в большое путешествие и будем жить несколько дней в палаточном лагере; он улыбнулся, я не был уверен, что он поверил мне. После того как мы расстались, он еще постоял немного на лестнице, потом вернулся по моей просьбе назад и сказал как бы между прочим: «Хорошо, Кристиан, пусть будет так, записывай теперь, сколько часов ты работал».