Амос Оз - Уготован покой...

Первой к Азарии подошла собака Тия. И он долго и охотно гладил ее обеими руками, всеми десятью пальцами. Умиротворенность сострадания охватила его. В сердце своем он просил прощения у Эйтана Р., у Анат и Уди. По какому праву я заношусь перед ними, паршивый, грязный обманщик? Они дали мне всё: дом, дружбу, доверие. А я… каждую ночь в мыслях своих я оскверняю их женщин, а с утра, с самого раннего утра, тут же начинаю врать и вру целый день, и, даже когда молчу, я все равно их обманываю. «Мы люди-братья», — хотел громко сказать Азария, но сдержался и промолчал, опасаясь стать посмешищем в их глазах.

Пальцы парня, перебиравшие шерсть Тии, показались Ионатану до того тонкими, что, похоже, свет проходил через них и, возможно, даже излучался ими. Такими пальцами хорошо играть на гитаре, и ласкать женщину, и касаться веток оливкового дерева. Сверчок ты паршивый, целый день из кожи вон лезешь, чтобы понравиться. Не старайся, потому что я, хоть и нет у меня терпения ни на тебя, ни на кого другого, самого себя выношу с большим трудом, — я все же отношусь к тебе с некоторой симпатией, особенно потому, что знаю: в один прекрасный день индейцы снимут с тебя скальп, несчастный сверчок.

Ионатаном тоже овладели покой и умиротворенность, которые были растворены вокруг. Отдышавшись после бега к счистив грязь с обуви, он спросил:

— Чем я могу помочь?

— Отдохни, — ответила Анат, — еда уже почти готова.

В лучах света, пронзающих темные кроны оливковых деревьев, плясали белые, только что родившиеся на свет бабочки. Они кружились возле юных сосенок в сияющей голубизне, и была среди них одна белоснежная и круглая, неподвижно парившая на одном месте, словно снежинка или цветок апельсинового дерева.

В эту субботу луна забыла спрятаться в свое ночное убежище, потому что по еврейскому календарю наступило пятнадцатое число месяца Шват — день, когда, по утверждению древних иудейских мудрецов, наступает весна и когда празднуется Новый год деревьев. Паутина лунного света была поймана ветвями оливковых деревьев, и казалось, еще мгновение — и можно будет увидеть сына царя Давида, Авшалома, волосы которого, по библейскому преданию, запутались в древесной кроне. То была дневная луна, странная, пугливая, казавшаяся больной. Шершавые оливы окружили ее, взяли в кольцо — так, случалось, тесно обступала слепого еврейского музыканта где-нибудь на Украине или в Польше грубая крестьянская толпа.

— Всю ночь до утра собака лает, а луна молчит и сияет, — выдал вдруг Азария одну из своих рифмованных поговорок, хотя Тия вовсе не лаяла на луну, а, лежа на боку, отдыхала, и глаза ее были спокойны и тихи.

— Еще минутку — и начнем есть, — сказала Анат.

Тишина полей и медовый свет окружали красавицу Римону и ее мужа Ионатана, присевшего, словно старый бедуин, на корточки рядом с ней, чтобы помочь накрошить лук. Анат спрятала под платье, снова открыла и снова прикрыла свои крепкие ноги.

Азария сказал:

— У меня все время такое ощущение, что рядом кто-то есть и следит за нами. Может, стоит кому-нибудь одному занять наблюдательный пост?

— Я, — отозвался Уди, — уже умираю с голоду.

— Во фляжке Азарии есть лимонад, — сказала Анат, — можно уже наливать. И сразу же начнем есть.

Они пили из колпачка, которым завинчивалась фляжка, переходившая из рук в руки, ели салат из мелко нарезанных овощей, печеную картошку и бутерброды с сыром. На десерт были апельсины.

Беседовали о том, что было в деревне Шейх-Дахр до Войны за независимость, о хитрости ее старого шейха, о том, что могли бы арабы сделать с нами, и о том, что предлагает Уди сделать с ними, если вновь разразится война. Ионатан не принимал участия в споре Уди и Азарии. Ему вдруг припомнилась картина, которую он как-то видел в одном из альбомов Римоны: трапеза в густом лесу, под дубами, на поляне, заросшей папоротниками, испещренной пятнами солнечного света. Все мужчины одеты, а единственная среди них женщина сидит совершенно обнаженная, он назвал ее про себя тем библейским именем, которым нарек свою возлюбленную автор найденных им в юности стихов: Азува, дочь Шилхи. Ну и клоун, потешались старожилы кибуца, с расстояния максимум полтора метра, и бык — это не спичечный коробок, бык — это огромная цель…

Мысленно представил себе Ионатан телефонный разговор: среди ночи звонит его второй отец, владелец огромных отелей на восточном побережье Америки, и беседа с ним мгновенно открывает перед Ионатаном простор для новых событий в новых местах, там, где все возможно и все может случиться: несчастья, шумный успех, внезапная любовь, потрясающие встречи, одиночество, смертельная опасность, — далеко отсюда, далеко от развалин этой зловещей деревни с цикламенами в расселинах скал и козьим пометом, не смытым ливнями. «Паспорт, билет и деньги ждут тебя в конверте в кабинете начальника аэропорта. Тебе, Джонатан, надо только сказать им, что ты парень Бенджамена, а уж они знают, что делать. Там уже готов для тебя подходящий цивильный костюм, в правом внутреннем кармане пиджака ты найдешь инструкции».