Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— Не я, другого назначили б. И делал бы то же самое. Может тяжелее пришлось бы. Я не пытал, не издевался над людьми. Другие никого не щадили. За что меня клянешь? Я свои руки в крови не вымазал. Никого сам не стрелял. Это делали другие. Я подписывал приговоры, но мне велели. Иначе самого поставили бы к стенке.

— Лучше умереть один раз, чем умирать от стыда каждый день.

— А разве твои руки не в крови? — спросил Игорь Павлович.

— Нет! Я не виновен ни в чем. Мне не сове­стно ходить возле могил. Мне никто не пошлет вслед проклятия и не пожелает адских мук пе­ред смертью. Я никого не обидел,— говорил ста­рик уверенно и, пристально глянув на Бондаре­ва, сказал зло:

— Сколько людей из-за тебя наложили на себя руки! Не обидно сидеть виноватому. А уж когда без вины под пулю поставили, то вовсе горе. Тебя за это сам Бог проклянет и не отпустит Колыма, пока не выпьет всю кровь до последней капли.

— Я виноват не больше других. А уж сколь­ко раскаивался, просил прощения у всех и каж­дого. Да и не жил, мучился и страдал, а за что, сам не знаю.

— Не жалуйся мне. Ты, моего отца отдал под пули. Кулаком назвал за двух коровенок. А в семье восемнадцать душ было. Всех со­слали, кого в Сибирь, других на Колыму. Изо всех я один остался, остальные умерли, кто с голоду, кто от болезней. Только я остался, наверное, чтоб увидеть тебя — проклятого палача. Пока живого. Но недолго осталось маяться. Спросится и с тебя. Там тебе придется держать ответ за все. Знай, за тебя никто не вступится и не за­щитит. Здесь в бараке нет шконки, где не про­клинали тебя. Как жаль, что родился ты на свет на горе моей семье. Ты проклят давно и только Богу решать, как наказать тебя. Иди отсюда! И никогда не приходи сюда. Тут нет угла, воды и хлеба, кто посягнул на чью-то жизнь. Палачам даже в зоне места нет. Ты хуже зверя, а чело­веком рожден по ошибке. Мы давно поминаем тебя за упокой. Другого ты не достоин... Ухо­ди!— открыл двери настежь...

Варя сидела у окна вся зареванная, с опух­шим красным лицом, вытирала слезы, неволь­но катившиеся из глаз.

Еще бы тут не реветь. Ведь от нее ушел Сул­тан. Вывела, как всегда погулять, он привычно помочился на кусты, обнюхал следы вокруг дома, лизнул руку Варе и, глянув вперед, вдруг пом­чался в сторону стаи.

— Султан! Вернись, там опасно! Не смей туда бегать! — заорала баба в испуге. Но вол­чонок словно не слышал. Он бежал все быст­рее, не оглядываясь на хозяйку.

— Ведь разорвут, ты же домашний. Они это сразу поймут. Вернись,— кричала изо всех сил. Но Султан бежал к стае.

Там его словно ждали. Волки с интересом наблюдали за беглецом. Некоторые даже пода­лись вперед, чтоб раньше всех познакомиться с новичком. А тот бежал, вытянувшись в струну.

— Султан! Вернись!

Но напрасно кричала. Волчонок подскочил к первой матерой волчице, обнюхал ее, лизнул в морду и пошел знакомиться с другими. Его встречали по-разному. Кто-то рычал на новичка, отскакивал в сторону от него, другие обнюхива­ли осторожно. Третьи звали в бурелом побегать, порезвиться. Султан вскоре смешался со стаей. Его уже не видно.

Напрасно Варя звала. Пришла своя пора. Султан перестал быть волчонком. Его неодоли­мо потянуло к сородичам, и он убежал с радо­стью. Он давно хотел уйти, а тут случай выдал­ся, и волчонок не удержался.

— Султан! Дружок мой! Как же я стану жить со­всем одна. Ведь тебя считала другом и братом. Сколько раз ты меня спасал, вытаскивал из пурги, приводил домой. Ты был у меня единственным. Мы даже ели все пополам. Я любила тебя как род­ного. А ты меня предал, променял на стаю. Они ж сожрут тебя! Их много! Вернись, пока не поздно.

Но Султан не слышал голос Вари. Он оку­нулся в новую жизнь и возвращаться к хлебу с картошкой никак не хотел.

— Ладно, напрыгаешься, набегаешься, жрать захочешь, сам вернешься,— решила баба, про­мерзнув на холоде, и пошла в избу, оглядев­шись на волчонка. Тот уже кружил с молодой волчицей, лизал ей морду и совсем не обращал внимания на остальных.

Из рук у бабы все летело. Всякого ожидала она, но никогда не думала, что Султан уйдет от нее.

— Хотя чего удивительного? Пришло его вре­мя. Пора заводить своих волчат, волчицу. Не бу­дет же всю жизнь возле меня коротать. Все ж он волк — дитя природы. От этого никуда не деться. Когда-нибудь все равно он ушел бы. Кровь позвала б его. Так надо.

А тут, словно насмех, перед глазами Аслан встал. Глаза черные, бархатные, улыбчивые.

— Этот бы нашел слова для утешения, еще и порадовался. Пожелал бы всяческих удач и сказал: