Эльмира Нетесова - Колымское эхо

— А случалось, что нападал на людей?

— Сколько раз! Уже счет потерян.

— Я смотрю, могил нет,— удивился Игорь.

— Это белый медведь. Он выкопает на лю­бой глубине. От него не спрячешь.

— Да ладно тебе с этим косматым, расска­жи лучше, как вам живется здесь? Много ль еще до воли осталось, кем вкалываешь? — спросил Игорь Павлович.

— Не сыпь так много сразу. Лучше скажи, кто сам будешь? Откуда взялся?

— Журналист? А зачем ты мне нужен? Одно слово тебе скажи, десять придумаешь! Ну, вла­мываем, как и все. Готовим лед для рыбы, для рефрижератора, целыми днями с ломом и кай­лом. Пупок к концу дня того гляди развяжется. Целыми днями грузим и разгружаем. Шкура на плечах трещит то от мороза, то от жары, то от тяжести. Ну, что тебе еще? Больше сказать не­чего. Мы подневольные рабы своих ошибок. Ждем, когда нам откроют ворота на волю. Это вам, свободным, неизвестна ее цена. А мы-то знаем каждый глоток ее, как поет под ногами земля, как кружится от счастья голова, а грудь распирает от счастья и хочется петь во все гор­ло, чтоб каждая букашка на земле знала, что я свободен и уже не сижу «под запреткой». Сво­бода— это самое лучшее, что есть в жизни. Свобода — это чувствовать себя крылатой пти­цей, какая может взлететь к самому солнцу. И я доживу до той минуты и крикну облакам и небу:

— Эй, вы! А ведь и я на воле. Я буду сме­яться, как солнце, как ребенок, всех обниму, потому что стану свободным, как птица.

Говорили, он не дожил до воли совсем не­много. Скалывал лед с вершины горы, тот разле­тался в глыбы, искры, сползал вниз холодными ручьями. Человек, словно играючись, крошил его. И вдруг не удержался на пятке. Она соскользну­ла, и человек поехал вниз. Вот он упал. Хотел зацепиться за что-то. Но на снегу ничего не рос­ло. Он был совсем голый. Недаром звали эту гору Лысая голова. На ней никто не мог удер­жаться: ни человек, ни зверь.

С удивлением смотрел белый медведь на му­жика, с криком скатывающегося вниз. Он сразу все понял. Да и что там долго соображать?

Громадный медведь мигом просчитал все и подплыл к тому месту, где упал человек в воду. Он даже намокнуть не успел. Зверь мигом огля­дел его.

— Ребята! Спасайте, кто может!

— Стреляйте гада.

— Живее! Мы успеем! — кричал кто-то заполошным голосом.

А на льдине, напротив берега, совсем непо­далеку, белый медведь с чавканьем поедал че­ловека. Тот совсем недавно смеялся, мечтал о свободе, но проклятый случай подвел. И не стало мужика. Прибавилась на берегу еще одна могила. Над нею распростерлась шкура белого медведя. Она тоже хотела обнять весь мир. Но не получилось, не привелось. Недаром го­ворят, не глотай больше пуза — подавишься и сам у себя отнимешь жизнь. Жаль, что мед­ведь пословиц не понимает. Бондарев стоял, словно оглушенный.

Игорь Павлович понаблюдал за людьми. Они работали дружно, заготавливали лед для охлаж­дения рыбы, ни на кого не оглядывались. Лишь изредка смотрели на море, не появится ли там еще один белый медведь.

Когда пришли машины с продуктами, люди без напоминаний пошли к складам. Сгрузили харчи, аккуратно сложив их по полкам. Работа­ли они быстро и молча. На вопросы Игоря Пав­ловича отвечали коротко и неохотно. Было за­метно, что они не любят работать под наблюде­нием.

Люди старались уйти от его вопросов. Дела­ли вид, что не слышат их. Торопились поскорее управиться с работой. И между собою почти не общались. Но работали слажено, дружно.

— Давно вместе работают? — спросил Бон­дарев бригадира.

— Уже порядочно. Да и что тут мудрого. Сто­ит пару раз вместе повкалывать, дальше, как по накату, само идет. Здесь особые условия. Свои льготы. Все же северный полюс. Каждый день за два идет. Да и на всем отражается. Питание и условия не сравнить с другими. Мы ни в чем не бедствуем,— ответил бригадир, подсчитывая привезенные продукты. Он взвешивал их, рас­поряжался, куда их положить. Говорил с рабо­тягами спокойно, без крика, ни разу не повысив голос.

На обед в будку они пошли гуськом. Их по­звал седой, крепкий мужик. Сказав одно слово:

— Обед! — повторять не пришлось. Игоря по­звали кивком головы, пропустили вперед себя и, подвинув ложку, миску, хлеб, сказали:

— Давай, наворачивай!

Бондарев ел котлеты из убитого медведя. Смотрел, как по льдине бегает, скачет медвежо­нок. Он еще не понимал, что напрасно зовет мать. Она уже не придет и жить, и расти ему придется самому. Ну, а пока пестун кричал. Ему еще трудно было одному. Ему хотелось к лю­дям. Но он боялся. Мать никогда не подходила к ним близко и медвежонок не решался.