Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

— Кто там лупит по моей загородке? — и, забравшись на ограду, с любопытством уставился на незваную гостью.

— Привет! — сказала она. — До чего же ты хорошо играешь! А Бриттен тебе нравится?

— Вы сказали — бритты? Это которые были в Британии? — спросил мальчуган.

— Умница, — рассмеялась девушка. — Слушай, хочешь, я тебе это подарю?

И она протянула ему пластинку.

— Обложка красивая, — объявил он, оглядев конверт с обеих сторон.

— Ты и нотную грамоту знаешь?

— А как же! — гордо ответствовал мальчик. — Я вообще грамотный. В пятницу получил отлично по правописанию. А сегодня я болею.

Девушка улыбнулась.

Качающиеся звуки «Военного реквиема» неслись ей вслед, пока тишина переулка вдруг не сменилась уличным шумом.

Солдат заступил на этот пост у рубежа две недели назад. Никто пока не появлялся. Ограда — проволока под током — рассекает пустыню, тянется с севера на юг, с юга на север, все прямо, прямо, насколько хватает глаз, никуда не сворачивая, не меняя направления. Днем дальние участки ее мерцают, парят в знойном мареве. Лишь в сумерки все становится на свои места. Ограда высотой в десять футов, и нигде никаких разрывов, проход только у солдатского поста. Хотя, может, дальше, милях в двадцати, есть и еще такой же пост. А может, и нет. Может, этот разрыв единственный, и никакого другого входа-выхода в ограде нет — кто его знает, ему ничего не сказали. Кроме одного — что он не должен задавать вопросов. Инструктируя солдата, офицер сказал лишь то, что счел необходимым: территорию к западу от рубежа следует считать Соединенными Штатами, хотя на самом деле это не так, а к востоку — Австралией, что так и есть; пересечь рубеж в этом пункте можно позволить лишь американским военным, имеющим специальный пропуск Южного командования. Солдату дали фотокопию старого, двухлетней давности, пропуска и на грузовике доставили на пост. Вот и все.

В Соединенных Штатах никто не инструктировал солдата по поводу рубежа, солдат про него и слыхом не слыхал. Никто нигде не объяснил, идет ли рубеж на всем протяжении по прямой или то, что видно с поста, лишь часть огромного кругового ограждения; никто не потрудился упомянуть, какова общая протяженность рубежа. Может, он идет через всю Австралию с севера на юг и делит ее пополам — почем знать. Но даже если итак, солдат понятия не имел, где проходит рубеж, не мог бы прочертить его на карте. Вместе с двумя поварами, пятью джипами и прочими припасами его самолетом перебросили из Америки, прямо с военно-воздушной базы в Иелламби. После того как они приземлились, никто не объяснил ему, где он находится, и карт никаких не было, и про него самого вспомнили только через пятнадцать часов.

В общем, этот рубеж где-то в Австралии, а где именно — кто его знает, может, параллельно идет и еще одна такая ограда, а может, их несколько сот, и от одной до другой тридцать миль. Может, даже один рубеж получше, другие похуже, и не все проходят по этой пустыне, где уныло звенит тишина и в проволоке гудит ветер.

Дорога пересекает рубеж почти под прямым углом. Но угол не совсем прямой, и от этого уже две недели разбирает досада. Первую неделю он не понимал, что же это ему досаждает — какая-то маленькая, но упрямая помеха, будто камешек в башмаке.

Угол между асфальтовой дорогой и рубежом не в точности прямой. Примерно восемьдесят семь градусов. А через месяц недостающие три градуса, пожалуй, будут досаждать еще сильней.

Стоя на двойной белой полосе, бегущей посреди дороги, солдат с размаху отфутболивает с асфальта красный осколок булыжника назад, в пустыню.

Долговязый солдат сонно покачивается в кресле на пороге своего дома-фургона, невидящим взглядом смотрит сквозь запыленные стекла солнечных очков. Три недели назад ему объявили: можно взять с собой ящик определенного размера с личными пожитками. И он смутно представил, что его ждет впереди. Не первый год он служит, побывал в разные времена в разных странах и уж кресло подобрал как раз под размер ящика. В оставшееся место засунул журналы, детективы и еще Библию. О Библии подумал в последнюю минуту. И сам тогда удивился, но с тех пор ни разу и не вспомнил о ней, не заглянул в нее.

Когда укладывался, был уверен, рано или поздно из-за кресла придется выдержать бой. Ему-то виделся лагерь. А оказалось, нет тут никакого лагеря, один только фургон у проволочного рубежа.