Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

Капитан пошаркал ногами.

— Беседовать с вами, а?

— Да. Было бы желательно.

Они посмотрели друг на друга. Капитан хмурился, директор выжидал, прятал глаза за толстыми стеклами очков. Капитан порывисто наклонился:

— Послушайте, разойдемся по-хорошему. К примеру, нет у меня сестры — вам-то что? На набережную не вернусь, даю слово! Сниму себе комнатку где-нибудь в городе и не в свои дела соваться не стану. Сроду не совался. Тихонький буду, чтоб мне провалиться…

— Весьма сожалею, — сказал директор.

— Ни черта ты не сожалеешь! — Капитан вскочил. — Если б вправду сожалел, так не цеплялся бы. Я вам тут не ко двору, меня все ненавидят. Брось, наперед знаю, что скажешь, да только я правду говорю. Начну им рассказывать, в каких краях побывал, а они либо завидуют, либо говорят — брехня! От меня тут одно беспокойство, и сам я как рыба без воды. Все только обрадуются, если я уйду. У тебя ж у самого вроде корабля — надо, чтоб команда была довольна!

— Вас определили к нам по решению суда, Капитан. Притом врач говорит, что здоровье у вас не из лучших…

— Бюрократы! — рассвирепел Капитан. — Всю жизнь с вашим братом воевал и сейчас не сдамся. Чтоб вам сдохнуть!

— Капитан, на рождество мы каждый год устраиваем экскурсию на побережье, — успел директор сказать ему вдогонку.

Капитан хлопнул дверью и, вспомнив белый халат и глаза, увеличенные толстыми стеклами, смачно сплюнул:

— На побережье, чер-р-рт! «А ну, девочки, подберем подол! Ах-ах, осторожней, не замочите свои розовые штанишки!»

И затопал по коридору.

Летними ночами, когда на окрестных холмах горели костры, Капитану снились огни его прошлого. Порой так явственно высвечивалось оно, что Капитан кричал во сне, и соседи по комнате подскакивали на жестких постелях и в дрожащем отблеске костров недоуменно смотрели, как он мечется, заново переживая былое…

— Ух ты!

Вдали, по правому борту, вдруг вырвалось с оглушительным ревом огромное пламя и рассыпалось над морем.

Извержение Стромболи!

Пламя все выше, выше; необъятный фейерверк взмывает, чадя, под самые облака. Пламя — непостижимо как — висит между небом и землей; и вот последний, могучий порыв ветра гасит его — и опять мерцают вдали огоньки деревушки, все та же тусклая горсточка в бархате ночи…

В Неаполе какой-то субъект придержал Верзилу Дэна за локоть:

— Девочка хочешь, синьор? Очень красивый, очень молодой, чистый?

И оскалил великолепные зубы в застывшей, выжидательной улыбке.

— Смотри не заведи куда-нибудь, где к вину всякую дрянь подмешивают, не то башку к чертям проломлю! Парнишке это дело впервой, понял? И чтоб не подцепил он ничего такого! — сказал Верзила Дэн.

— Ну, валяй, парень! — сказал он еще. — Пора уж тебе.

— Что ты, Дэн? А, Дэн?

— Давай, смелей! Пора, не маленький!

Шли вверх, по узкой, темной, ступенчатой улочке, куда-то высоко над городом. Откуда ни возьмись, орава мальчишек, кривляются, клянчат подачку — не протолкнешься. Провожатый злобно замахнулся на какого-то мальчонку, тот вывернулся из-под руки, пронзительно верещит:

— Дяденьки! Дяденьки! Я вас отведу где получше! И подешевле! И девки чистые! Дяденьки!..

Капитан проснулся — перед ним все еще стояло заострившееся лицо мальчонки, черные глаза его запали, во взгляде мольба, руки, тощие, как палочки, торчат из рукавов куцей куртки. Еще не выветрился затхлый запах — смесь пота и табачного дыма. Еще слышался шорох нижних юбок, грешный, постыдный, — так явственно слышался, будто все это было вчера.

— Ну и трещали они, прямо сороки, — сказал он. — А визжали — как чайки; и любил же я их, всех до единой!

Стыд подступил к горлу, как тошнота при морской болезни, и кружили в голове слова — обломки кораблекрушения.

— Ох уж этот мир, — вздохнул Капитан, окончательно очнувшись от сна, — весь мир — у меня в голове!

Еще не раз взлетал он и проваливался вместе с кроватью, и снова его швыряло в пучину и возносило на гребень волны, и ветер бил в лицо, а проснувшись, он обводил очумелым взглядом комнату — найти бы хоть какой островок, где покой обрести…

— Почему вы убежали? — спросили его.

— Я не убегал, — сказал он. — Это что, допрос?

— Мы стараемся вам помочь, — сказал директор, — Вы не в тюрьме, Капитан!

— Так чего ж меня вернули!

Все уставились на него, и он силился принять вызов, дерзко встретить их взгляды. Искал слова — молодые, хлесткие, сильные, чтобы эти люди дрогнули, подчинились ему. Но на ум шли другие слова, слабые, жалостные, взывающие о милости, плаксивые.