– Чем одна семья лучше другой, – донеслось снизу, – по какому принципу вы отбираете?
– Я... – начал Аркаша.
– По зубам? – перебили его, – росту? потенции? Вы работорговец, мистер Бокс, вам не кажется, что вы – работорговец?!
– Не думаю, – Аркаша сдержался, – если б я умел торговать, я б давно продал свои пьесы...
– Вы забыли, что были таким же, как мы, – продолжали снизу, – эмигрантом, профуго Руссо. Еще недавно. Вам просто повезло. Вас взяли.
Как вас взяли в Швейцарию?!
– По гуманным соображениям, – ответил Аркаша.
– А на нас они не распространяются? Взять мою тещу, которой девяносто и которая уже не знает, куда она идет – это антигуманно?
Наших детей – антигуманно?! Дать нам подышать вольным воздухом – антигуманно? Мистер Бокс, скажите там: пусть нам дадут заброшенное место в горах, на леднике, на пике, где угодно – евреи могут жить всюду – и вы увидите, что мы из него сделаем. Это будет цветущая земля, это будет новый Израиль.
– Зачем Швейцарии Израиль? – спросил Аркаша. – Там и так 26 кантонов.
– В Америке 50! Кому это мешает? Будет 27. Кантон Иудея. Вам нравится?
– Мне о-очень...
– Среди нас есть строители, виноделы, музыканты. Мы построим город, мы будем пить вино, и наши скрипачи будут играть на наших крышах... Мильштейн, сыграй что-нибудь господину Боксу.
– Я не захватил скрипку, – сказал Мильштейн.
И тут ему протянули сразу несколько, он выбрал одну, он приложил к щеке платочек, он приноровился и заиграл Мендельсона.
Видимо, море тоже слушало, поскольку оно перестало катить свои волны, возможно, оно даже плакало – так играл Мильштейн, но разве увидишь, когда плачет море?
Мильштейн опустил смычок.
– Вы плачете, господин Бокс, – сказали снизу, – возьмите нас по гуманным соображениям, вы имеете право, вся Швейцария будет плакать.
– В Швейцарии не плачут, – ответил Аркаша, – даже если кризис на бирже. И там скрипачи не играют на крышах.
– Я могу играть где угодно, – крикнул Мильштейн, – возьмите нас всех! Ни один человек не имеет преимущества перед другим человеком. Особенно если они теряют надежду. Дайте нам надежду, господин Бокс.
– Хорошо, – сказал Аркаша, – хорошо... Сейчас я возьму лист и ручку, я сяду за стол на этом балконе и я вам дам надежду.
И он взял бумагу и ручку и сел на табурет.
– Пусть каждый из вас, – произнес он, – пройдет мимо балкона, и громко и четко выкрикнет свои имя и фамилию.
– И профессию, – донеслось снизу.
– И профессию. И я вас всех включу в список. Потому что ни один не имеет преимущества перед другим. И каждый имеет право на надежду.
И начался странный парад.
– Геня Шмуйлович – хороший архитектор. Ася Фельц – неплохой экономист... – Почему-то к профессиям евреи добавляли прилагательное.
– Кисин – талантливый композитор. Аксельрод – редкий врач.
Три часа итальянцы смотрели на профуги Руссо, на странных людей без земли, дома, надежды.
– Цукельперчик. Лейн. Асин.
И прошла старушка: – Брохе-Ривке! Три погрома, семь войн, пять детей, двенадцать внуков.
И еще одна: Кихелах. Сырники в сметане и оладьи с вишневым вареньем.
И старик: – Член партии с 18-го года. Вышел в 85-м. Чтоб она провалилась!
И еще одна, совсем слепая, глухая, совсем старая: – Цыпе. Изнасилование по дороге в синагогу, – повторяла она, – Цыпе! Изнасилование.
Три часа итальянцы смотрели на профуги Руссо, на странных людей без земли, дома, надежды.
В списке Аркаши было 342 человека.
– Я отобрал всех, – сказал он, – моя миссия провалилась, но я отобрал всех! Не знаю, есть ли у вас Швейцария, но у вас есть надежда.
Не дожидаясь вечера, он вылетел самолетом, хотя “ЛЕВИАФАН” ему оплачивал только поезд.
Еще не пристегнувшись, он начал строчить заявление в Федеральное правительство:
– ...копия в “ЛЕВИАФАН”, – выводил он. – Уважаемые господа!.. Самолет качало. Он пошел на взлет.
– ...неожиданная возможность создания в отдаленном горном районе...
Самолет тряхнуло.
– ...в области вечных снегов и ледника цветущего города...
Лайнер вошел в облака.
– ...со скрипачами на крышах, с фонтаном нефти у озера, рядом с синхрофазотроном, где элементарные частицы...
Началась настоящая качка.
– ...наряду с Вильгельмом Теллем, в кипе и с яблочком...
Над Флоренцией Аркаша вычеркнул “кипу” и добавил:
– В ресторанах-кихелах и сырники со сметаной, и никакой коммунистической партии, даже ни одного коммуниста.
Самолет уже летел над Средиземным морем.
Читать дальше