Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]

— В каком смысле? — спросил Вениамин Григорьевич.

— Газом? Нефтью? Бокситами?

— Я не совсем понимаю.

— Я не вас спрашиваю, я спрашиваю Тихомирова, — сказал Гинц, — валюты у них нет. Их рубли мне не нужны. Я не могу вам сейчас объяснять основы экономики. Переведите, пожалуйста: «Чем вы мне заплатите за миллион туш сфиней?»

— Вы хотите начать с такой фразы? — ужаснулся Вениамин Григорьевич.

— Да.

— Но она невероятно сложна!

— Май френд, я Талмуд учил по диагонали — «Каин, где Авель?!» Я Экклезиаста взял на приеме у президента Венесуэлы — «суета сует — все суета, май френд!» Книгу притчей Соломоновых — в «Кадиллаке», между Дурбаном и алмазными копьями. Итак: «Сколько вы мне заплатите за миллион туш сфиней?!»

Начался новый этап в жизни Вениамина Григорьевича. Мама его называла «телефонным». Почти каждый день он звонил — то в Сингапур, то в Японию, то на Мадагаскар. Где‑нибудь в три ночи Гинцу требовались две фразы, воспевающие перестройку.

Вениамин Григорьевич поливал себя холодной водой.

— «Все, что происходит в вашей стране — это чудо», — произносил он.

— Это худо?

— Чудо, чудо! — поправлял он.

— «Если б не перестройка», — продолжал он.

Гинц повторял.

Где‑нибудь в час ночи Гинц начинал обвинять советское руководство.

— Три фразы — но крепких!!! — просил он.

Мама клала на голову Вениамина Григорьевича заранее заготовленный лед.

— «Это непорядочно», — диктовал он.

— «Я прекращаю всякие переговоры», — говорил он.

— «Господин Тихомиров — вы — свинья», — заканчивал он.

— Не слишком крепко? — интересовался Гинц.

— В самый раз, — успокаивал Вениамин Григорьевич.

— Спасибо, — благодарил тот, — как по — русски «bon matin?»

— Доброе утро.

— Доброе утро, товарич!

— У нас ночь, мсье Гинц.

— Как по — русски «спокойной ночи?» — интересовался Гинц..

Однажды Вениамин Григорьевич напугал весь дом. Глубокой ночью он сидел у телефона и что было мочи орал: «Ай! Ой! Ай! Ой!»

Все повскакали — мама, жена, заплакал ребенок. Все носились в ночном белье:

— Что? Что случилось?!

— Ой! Ай! — продолжал вопить Вениамин Григорьевич.

— Тебе плохо? — кричали родные, — скажи, что — сердце, зубы?

— Ой! Ай! — орал тот.

— Голова? Печень?

— Восклицания! — сказал тот, — отстаньте — восклицания! Мсье Гинцу срочно нужны восклицания. Русские восклицания — и продолжал кричать в трубку: «Уй! Эй! Ах! Эх!»

— Мне столько не надо, — сказал Гинц, — что кричат при занижении цен на свинину?!

— Хазейрем, — ответил Вениамин Григорьевич и положил трубку.

Он сидел голый, в одних трусах. В лунном свете маячили разбуженные мама и жена.

— Почему вы не спите? — спросил Вениамин Григорьевич.

— Когда завышают цену на свинину, — сказала мама, — восклицают «хозейрем»! А что восклицать нам?.. Ты знаешь, что счет за телефон всегда выше платы за урок?..

— Мама, — сказал он, — как по — русски «катитесь к чертовой бабушке?» Это я готовлю последний урок, мама…

— Плюньте! — сказал Чуднис, — жизнь прекрасна! Она готовит нам сюрпризы! Я задумал гигантское предприятие. Разве евреев изгоняли только из Испании? Что за индивидуализм — выступление перед Гинцем, перед Да Костой? Вы выступите сразу перед всеми евреями — изгнанниками из Франции, Германии, Англии. Евреями до изгнания и после. Какая разница — еврей всегда перед изгнанием, Бен! Вы выступите перед всеми евреями нашего цветущего города, в субботу, в царицу субботу, когда сердца наши раскрываются, словно розы в июле. А когда раскрываются сердца, Бен — раскрываются и карманы.

— Но не так широко, — заметил Вениамин Григорьевич.

— Бросьте вашу иронию, она отравляет вам существование. Улыбайтесь жизни — она улыбается только в ответ. Я придумал дьявольскую штуку — у вас будет вечер, у вас будут иудеи, и они не будут платить за билеты.

— А откуда ж, позвольте узнать, поплывут миллионы?

— Коллект, — загадочно произнес Чуднис.

— Что?

— Вот видите — вы живете здесь восемь лет, и не слышали этого магического слова. Коллект — это ловушка для богатых, это капкан для розовых толстосумов, это засада для родственников Креза. Сколько мы можем взять за билет? 20? 30? Они вам кинут эти вонючие франки — и до свидания, след простыл. А если мы поставим сорок — они уже не придут. И тут всплывает мистический коллект. Коллект — это тайна, это «кто сколько может». Вы представляете, Бен, сколько они могут?! Мы придем с вами на коллект в шляпах, в черных цилиндрах, мы их перевернем и поставим в разных углах. И — кто сколько может. Евреи начнут бросать, Бен. Вы когда‑нибудь видели, как бросают евреи?!