Филип Рот - Она была такая хорошая

И тут они услышали, как внизу открылась дверь — миссис Сауэрби проснулась.

— Ты уже дома, дорогая? — крикнула она.

— Да. И Люси здесь. Мы болтаем, мамочка.

— А как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, мама. Честное слово, — отозвалась Элли, нещадно вытирая глаза. — Просто стало очень жарко. Наверное, градусов сорок. И народу полным-полно. Туда съехался чуть ли не весь Уиннисоу.

Мгновение ничего не было слышно, затем донеслись звуки шагов — миссис Сауэрби спускалась по лестнице. Они молчали, потом внизу открылась раздвижная дверь, и Джой сказал:

— Четыре-ноль, миссис Сауэрби!

— Точно, — сказал Рой. — Она хочет это первая узнать а как же иначе! Тетя Айрин, скажите-ка Джою, за кого играет Люк Эпплипг. Расскажите ему, что такое верный удар. Расскажите, расскажите, вы же все это знаете…

Внизу на крокетной площадке мальчики подшучивали над невежеством миссис Сауэрби, и та с готовностью смеялась вместе с ними… А наверху Элли рассказывала все по порядку.

Это произошло с год назад, летним вечером, когда в доме были только она и отец. Шел двенадцатый час, и она уже лежала в постели, как вдруг вспомнила, что забыла предупредить Джуди Роллинс, чтобы та ничего не говорила о чем-то, что сказала ей Элли, и вот она дотянулась до телефона и взяла трубку. Конечно, как только она услышала, что отец разговаривает по параллельному аппарату, она тут же хотела положить трубку. Но дело в том, что она уже успела узнать голос женщины, разговаривавшей с ним, — это была миссис Майерхофер, управляющая папиной прачечной в Селкирке, на которую он всегда жаловался маме. По его словам, миссис Майерхофер была не слишком сообразительна, ей приходилось все объяснять по десять раз, чтобы она хоть что-нибудь поняла. Он держал ее только из жалости — от нее ушел муж, и она осталась с маленьким ребенком на руках, — зато было не похоже, чтоб она его обчистила, как ее пресловутая предшественница миссис Джарвис.

Так вот, отец говорил по телефону, что вряд ли выберется в Селкирк до конца недели, до того он завяз в делах, а миссис Майерхофер отвечала, что просто не может ждать так долго, и Элли, помнится, еще подумала: „Господи, ну и кретинка“, но тут отец рассмеялся и сказал — пусть попробует обойтись грелкой. Миссис Майерхофер тоже рассмеялась, и (как говорит Элли) она вся окаменела от этого смеха. Она зарыла трубку в подушку и, наверное, прождала целую вечность, прежде чем вновь поднесла ее к уху — линия была уже свободна, и тогда она набрала номер Роллинс. А что ей еще оставалось?

Это случилось незадолго до того, как они познакомились, сказала Элли. Ей до смерти хотелось рассказать все Люси, только очень уж было стыдно и неловко, а вскоре она и вообще засомневалась, а вдруг она неправильно все поняла, — словом, она решила, что лучше на время совсем не встречаться с Люси, чем рисковать Дружбой и выставить себя и свою семью в таком дурацком свете.

Признание Элли на мгновение сбило Люси с толку, и не только потому, что та так сумбурно все изложила. Ей надо было еще разобраться, какое отношение все это имеет к ней, к Люси.

Долгие ночи после этого она не могла заснуть, продолжала Элли, все боялась, а вдруг случайно услышит такой разговор… А потом, потом снова тихонько поднимала трубку. Это был какой-то кошмар, она не хотела ловить отца — и не могла остановиться. Ну, а как-то вечером — уже этой зимой — отец пришел и сказал, что миссис Майерхофер („мой гигант ума“, — как он выразился) дала деру, покинула свои апартаменты в Селкирке, прихватив младенца, вещички и все прочее. На другой день он поехал искать кого-нибудь на освободившееся место. Выбор его пал на женщину по имени Эдна Шпатц.

Только и всего. Элли больше не слышала, чтобы он разговаривал по телефону с миссис Майерхофер, и подозревать эту Эдну Шпатц у нее не было никаких причин. И все же каждый раз, как отец уезжал в Селкирк, она была просто уверена — он продолжает обманывать маму, хотя ей и было известно, что у Эдны Шпатц есть муж и двое маленьких детей. Примерно в это время Люси снова стала приходить к ним, и Элли много раз собиралась рассказать ей эту ужасную историю про миссис Майерхофер. Но миссис Майерхофер была до того уж дура и деревня, что папа просто не мог ничего с ней иметь! Даже подумать нельзя.

Она заставила себя в это поверить, и так продолжалось до вчерашнего вечера. Телефонный звонок застал ее на лестнице. Она подумала, что это Джой, он обещав позвонить около девяти, и побежала наверх в свою комнату. В это время отец взял трубку внизу и тут же крикнул: „Не трудись, принцесса, это меня!“ Она крикнула в ответ: „Ладно, пап“, пошла к себе, закрыла дверь и — сама не знает, как это вышло! — осторожно подняла трубку. Сперва она была просто не в состоянии ничего услышать, ни единого слова. Сердце у нее словно раскололось — одна половина стучала прямо в голове, другая сжималась в горле, а сама она будто перестала существовать. С отцом говорила женщина. Эдна Шпатц или кто другой — она не знает. Миссис Шпатц представлялась ей такой же деревней, как и миссис Майерхофер, но весь ужас в том, что, судя по голосу, женщина была интеллигентной… и молодой! Она говорила, что, если не оплатит счет, она просто не знает, чем это для нее кончится. Отец сказал, что займется этим потом „и не по телефону“. Он говорил шепотом, но все равно чувствовалось, что он очень сердится. Женщина расплакалась. Она сказала, что агентство угрожает судом. Она называла его „Джулиан, Джулиан“ и все плакала. Она говорила, что просит прощения, она знает, не надо было звонить — в эти два выходных она несколько раз набирала номер и вешала трубку, — но кто же еще ей может помочь, если не „Джулиан, Джулиан“.