В аэропорту уже ждали танкисты. Все были в парадной форме, при орденах. Вилю даже показалось, что орденов прибавилось.
— Участвовали в новых боях? — поинтересовался он.
— Нет, — ответил дядька, — правительство подарило нам танк «Иосиф Сталин», захваченный у арабов, и мы гоняем, чтоб не потерять навыки.
Взлетела палочка. Заиграл оркестр. Репертуар полностью сменился.
«На позицию девушка провожала бойца», — затянула дочь полка.
Дядька был фустен.
— Фантасмагория какая-то, — сказал он, — Москвы не хватает…
Виль стоял у самолета и молчал.
— … Дня Победы, однополчан, салюта из всех орудий, тридцатью артиллерийскими…
«Три танкиста, три веселых друга!» — гремел хор.
— … экипажа моего… Васьки Самовара, Гаврика, мы ж вместе горели, понимаешь… Я здесь ни с кем не горел…
«Не слышны в саду даже шорохи», — выводила «дочка».
— … чтоб побить — или гореть вместе надо, или мерзнуть.
— А я лечу в тепло, — сказал Виль, — все теплое.
— Ахтунг, — сказал дядька, — ахтунг, племяш! Бойся постного и теплого. И скажи — почему здесь нету снега? Легкий, пушистый, — кому бы он помешал? Неужели евреи не могут придумать снег?
«До свиданья, мама, не горюй! — грянул оркестр, — на прощанье сына поцелуй!»
— Не горюй, — сказал Виль.
— Я?! — дядька вздрогнул, — ты плохо меня знаешь! Вот съезжу в Москву и…
— Ты охренел, дядька!
— На недельку. Побалакаю с друзьями, взгляну, как там мой автопарк, послушаю настоящий мат, сам матюгнусь, — тут ведь даже «жопу» как следует произнести не умеют… Ты не подумай, племяш, что я тогда напрасно исторический прыжок совершил. Если надо — я еще раз выпрыгну… Просто я тоже половинка, как ты. Я еврей, — но все женщины у меня были русские. И что я тебе скажу — нет лучше русских женщин, верь мне, пол-Европы на пузе прополз. По-настоящему еврея может любить только русская. Слушай дядю — найди себе русскую жену.
— Где, дядька?
— А что, у твоей реки там нет русской границы?..
Начали отвозить трап.
— Ну, давай! — дядька подсадил Виля. — Прощай, дорогой!
Они обнялись. Оркестр пел про маму. Виль поднялся по трапу. У дверей оглянулся:
— Дядька, — сказал он, — не езжай в Москву! Береги иллюзии, дядька!
* * *
Из аэропорта Виль направился к Бему.
— Кость привез? — спросил Бем. — «Литературовед» заслужил.
И он протянул Вилю дипломную работу. В шикарном кожаном переплете. В правом верхнем углу, вытесненный золотыми буквами, красовался эпиграф: «Сатира никогда не сможет сдать экзамен — в жюри сидят ее объекты».
— Хороший намек, — сказал Виль, — ты считаешь, что я завалю?
— В таком переплете, — удивился Бем, — с таким тиснением?!
При первом же взгляде на работу было ясно — писал влюбленный. Виль был в ней тонок, мудр, красив, гениален, с пророческими чертами.
— Пророка убери, — попросил он.
— Послушайте, Папандреу, не вам судить о творчестве великого писателя. Вы пока студент… Взгляните, какие тут есть фразы, какие удивительные мысли…
Бем откинул кожаную обложку:
«Может ли спокойно спать сатирик, когда ему снится горбун на верблюде?»
Он перелистал несколько страниц.
— «Сатиры всегда нет там, где ее особенно не хватает»… — Или вот: — «Глупец хохочет, а мудрец улыбается…», А, что ты на это скажешь?
— Гюнтер, — произнес Виль, — что ты понакатал?
— Перлы, Владимир Ильич, перлы…
— Созданные Назымом, ни хрена не смыслящим в юморе? Не знающем даже, что у женщины под платьем? Турком, затурканным турецким рестораном?!
— Секундочку, — остановил его Бем, — тут есть все. На всех уровнях… Послушай, разве это не мог написать затурканный турок: «Его герои — постоянно в поисках Абсолютного Добра, даже если оно спрятано в шелухе быта», «В его произведениях нет негодяев», или пронзительное «Сидя на корриде жизни, он сочувствует не убивающему быка тореро, а убиваемой падающей на колени твари Божьей!» Или вот — личное, выстраданное: «Медведь — воистину всемирный писатель, удивительный знаток тайников человеческой души. Как он почувствовал, этот гигант из заснеженной России, меня, простого турка с Босфора, меня, простого грека с Кипра, как узнал он, что для меня так дорог вкус первого капуччино, выпитого в Италии?…» А? Нравится?.. Давай кость! Все проверено на «Литературоведе» — места, где он не выл, я безжалостно выбрасывал! Работа прошла под сплошной вой!..
— Спасибо, — сказал Виль и обнял Бема, — спасибо, — он взял работу, — пойду почитаю…
Читать дальше