Кристофер Мур - Самый глупый ангел

— Не вполне. Это как бы просто подразумевалось. Он вычислил, что я был в грузовике твоего бывшего. Он знал. А теперь забудет.

— А может и не забыть. Может, он честный человек, в отличие от некоторых.

— Эй, эй, эй. Давай не будем показывать пальцами — моя бывшая по-прежнему живет на Кайманах на те деньги, которые я по праву спер у врача, промышлявшего контрабандой внутренних органов, в то время как твой — стоит ли напоминать…

— Это был несчастный случай. А все, что после, все это безумие — твоих рук дело. Ты вошел в мою жизнь, когда мне было хуже некуда, будто у тебя с самого начала был план, и все покатилось под откос, дальше и дальше. И теперь шантажируешь моих друзей. Такер, ты совсем свихнулся?

— Конечно.

— Конечно? Вот так, да? Конечно что — ты свихнулся, конечно?

— Конечно — как и все прочие. Если ты думаешь, что остальные в здравом уме, ты про них всего-навсего мало знаешь. Вся штука здесь — и в нашем случае это самое главное — найти того, чье безумие совпадает пазами с твоим. Как у нас.

И он сверкнул, по мнению Лены, предположительно очаровательной ухмылкой — несколько, правда, подпорченной стараниями выпутать коготь на крыле Роберто из прически.

Лена отвернулась и оперлась на стойку перед посудомоечной машиной, надеясь взять себя в руки покрепче перед тем, что ей предстояло сделать. К несчастью, Так только что загрузил в агрегат гору посуды, и паром из вентиляционного отверстия Лене задувало под тонкую юбку, поэтому для праведного негодования ей внутри было неуместно влажно. Но все же она решительно развернулась и, перед тем как произнести приговор, подставила посудомойке спину.

— Послушай, Такер, ты очень симпатичный человек… — В паузе она вздохнула поглубже.

— Не может быть. Ты со мной порываешь?

— И мне ты по-настоящему нравишься, несмотря на ситуацию…

— А, правильно — ты не хочешь иметь ничего общего с симпатичным парнем, который тебе нравится, боже упаси…

— Ты закроешь рот или нет?

Крылан гавкнул — ему не понравился ее тон.

— И ты, мохнатая морда! Слушай, в другое время, в другом месте — может быть. Но ты слишком… я слишком… ты просто относишься ко всему слишком легко. Мне нужно…

— Твое беспокойство?

— Ты дашь мне закончить? Пожалуйста.

— Конечно, продолжай.

Он кивнул. Крылан, переместившийся ему на плечо, тоже кивнул. Лене пришлось отвернуться.

— И от твоей летучей мыши меня жуть берет.

— А, ну да — жаль, тебя не было рядом, когда он разговаривал.

— Вон! Такер! Я хочу, чтобы ты убрался вон из моей жизни. Слишком во многом мне нужно разобраться — и только с тобой разбираться не хватало.

— Но секс — все же было здорово, это было…

— Я все пойму, если ты обратишься в полицию… я, может, и сама к ним обращусь… но все это — просто неправильно.

Такер Кейс поник головой. Крылан Роберто поник головой. Такер Кейс посмотрел на крылана, который, в свою очередь, посмотрел на Лену, словно говоря: Ну что, надеюсь, ты счастлива — ты разбила ему сердце.

— Пошел собирать вещи, — сказал Такер Кейс.

Лена плакала, а плакать она не хотела, но плакала все равно. Она смотрела, как Такер собирает по всему дому пожитки, сует их в большую сумку авиакомпании, и не понимала, как ему удалось раскидать столько барахла всего за два дня. Мужчины — они всегда метят свою территорию.

Он помедлил в дверях и обернулся.

— Я не пойду в полицию. Я просто пойду.

Лена потерла лоб, словно у нее болела голова.

На самом же деле она старалась прикрыть слезы.

— Ну ладно.

— Значит, я пошел…

— До свидания, Такер.

— И ты ни с кем не потискаешься под елочкой…

Лена вскинула голову:

— Господи, Такер.

— Ладно. Значит, пошел. — И он пошел.

А Лена Маркес пошла в спальню и стала звонить Молли. Может, поплачешься подруге в телефон — глядишь, и жизнь покажется нормальнее.

«Кисленькие куксы»? «Коричные ботаники»? Или же «Липкие сопли»? Мама Сэма Эпплбаума выбирала «приличный» каберне по разумной цене, и Сэму позволили взять одну упаковку тянучек со стеллажа в «Морском рассоле: наживке, снастях и отборных винах». «Соплей», конечно, хватит на дольше, но у них всех банальная яблочно-зеленая отделка; «куксы» предлагали ассортимент фруктового разнообразия и обладали настырным послевкусием. «Ботаники» — это богатый букет и легкая острота вкуса, но их крохотные формы, будто заверенные аудитором, выдавали буржуазное происхождение.

Сэм овладевал винной терминологией. Ему было семь лет, и он полюбил выводить взрослых из себя вокабуляром сомелье. Ханука только что закончилась, у Сэма дома всю последнюю неделю за обедами только и говорили, что о вине, и Сэм радостно шокировал полный стол родственников, объявив сразу после благословений, что «Манишевиц — черная смородина» (единственная марка, которую ему разрешили попробовать) — «вязкий говнюк, а не красное, но не без определенного горького шарма герани». (Доедал он из-за этого, правда, в своей комнате, но говнюк действительно был вязким. Филистимляне.)