Кристофер Мур - Самый глупый ангел

Автор хотел бы отдать должное тем, кто помогал: как всегда — Николасу Эллисону, моему бестрепетному агенту; Дженнифер Брел, моему блистательному редактору; Лизе Галлахер и Майклу Моррисону за неизбывную уверенность в моем умении рассказывать истории; Джеку Уомэку и Лесли Коэн за то, что выводят меня к читателям и прессе; Хаффманам за посадочную площадку и теплый прием; Чарли Роджерс за пристальное чтение, вдумчивые комментарии и вообще за то, что мирилась с процессом; и наконец, Бобу Тако — у него я радостно (хоть и с разрешения, которое все едва не испортило) спер замысел главы 16.

Некоторые персонажи «Самого глупого ангела» уже появлялись в моих прежних романах. Разиил, самый глупый ангел, был в «Агнце: Евангелии от Шмяка, друга детства Иисуса Христа». Теофилус Кроу, Молли Мичон, Гейб Фентон, Вэлери Риордан и кое-кто еще появлялись в «Ящере страсти из бухты грусти». Роберт Мастерсон, Дженни Мастерсон и Мэвис Сэнд были как в «Практическом демоноводстве», так и в «Ящере». Такер Кейс и крылан Роберто впервые возникли в «Острове блистающей весталки».

Если вы покупаете эту книгу в подарок бабушке или ребенку, следует понимать, что в ней содержатся неприличные слова, а также со вкусом изображаются людоедство и секс между теми, кому за сорок. Не вздумайте винить меня. Я вам говорил.

Рождество вползло в Хвойную Бухту, как рождественская ползучка: таща за собой гирлянды, ленты и бубенцы, сочась пьяным гоголь-моголем, смердя хвоей и грозя праздничным светопреставлением, будто герпес под омелой.

Хвойная Бухта, принарядив свою псевдотюдоровскую архитектуру предновогодними финтифлюшками — на деревьях вдоль всей Кипарисовой улицы повисли мигучие огоньки, в углы каждой витрины надули поддельного снега, под каждый уличный фонарь враскоряку понасажали миниатюрных Санта-Клаусов и гигантских свечек, — раскрылась отарам туристов, понаехавшим из Лос-Анджелеса, Сан-Франциско и Большой Калифорнийской долины в поисках истинно осмысленного просветления на пажитях рождественской коммерции. Хвойная Бухта, сонный городок на калифорнийском побережье, городок скорее игрушечный, где больше художественных галерей, чем автозаправок, больше винных дегустационных салонов, чем скобяных лавок, — разлегся примерно так же соблазнительно, как пьяная королева выпускного бала, а Рождество меж тем маячило всего в пяти днях. Рождество подступало, а с ним в этом году явится и Дитя. Оба непостижимы, неотразимы и чудотворны. Хвойная Бухта рассчитывала только на одного.

Хотя не скажешь, будто местное население не прониклось рождественским духом. Две недели до и после Рождества означают желанный приток наличности в городскую казну, с лета изголодавшуюся по туристам. Каждая официантка смахивает пыль с колпака Санты и пристяжных оленьих рогов, а также проверяет, пишут ли все четыре авторучки на фартуке. Клерки в отелях набираются мужества ввиду избыточного бронирования, выявленного в последнюю минуту, а завхозы переключаются с обычного освежителя воздуха с гнилостным запахом детского талька на более праздничный гнилостный запах хвои и корицы. В магазине высокой моды Хвойной Бухты на свитер с оленями премерзкого вида вешают этикетку «Особая Праздничная Распродажа» и повышают цену уже десятый год подряд. «Лоси», «сохатые», масоны и Ветераны зарубежных войн — в основе своей одна и та же кучка старых пьянчуг — неистово разрабатывают план ежегодного рождественского парада по Кипарисовой улице: в этом году главной темой будет «Патриотизм не Свалит с Самосвала» (главным образом потому, что такова была тема их парада на Четвертое июля и у всех еще остались украшения). Многие хвойнобухтинцы даже вызвались добровольно занять места у котелков Армии спасения перед почтамтом и «Экономичным гипермаркетом» и сменять друг друга через каждые два часа, и так — по шестнадцать часов в день. В красных костюмах, с накладными бородами, они гремели колокольчиками, точно сражались за золотую косточку на Олимпиаде имени Павлова.