Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

По тропе, с трудом одолевая подъем, ползет велосипедист. На никеле руля вспыхивает еще невысокое солнце. В листве тополей с обеих сторон по — утреннему бойко гомонят птицы. Высоко в небе повисли жаворонки. Ветер ворошит заиндевелую хвою сосен. Кажется, рассвет растолкал гору ото сна, и вот теперь она потягивается всем своим исполинским телом.

Велосипедист подскакивает на камнях. Он пригнулся к рулю, тяжело дышит, бараньего меха шапка сползла на уши, вельветовая куртка задралась на спине, ходуном ходит в такт движению.

С вершины горы, где средь камней притулилась лачуга Габриэля, казалось, что велосипедист вертит педали на месте. Во всяком случае, так казалось Габриэлю. Он сидел на ступеньке, привалясь спиной к двери, слезящиеся глаза его неотрывно следили за медленно ползущей вверх фигуркой велосипедиста. Внизу под ним по склону лепились домики с красными черепичными крышами, ярко белели в утренних лучах мазанные известкою стены, щурились из‑за створок ставен подслеповатые оконца. Тонкий шпиль церкви, как мачта, вонзался в небо. Уже звонили к заутрене: удары колокола, сливаясь с эхом, точно гигантское покрывало, окутывали долину и, возносясь кверху, гулко отдавались в ушах Габриэля.

Звон оборвался. Велосипедист был уже совсем рядом. Перед домом тропинка поднималась так круто, что дальше ехать было невозможно. Человек слез с велосипеда и, пыхтя как паровоз, побрел к хижине. Буркнув что‑то себе под нос, «день добрый» вроде, он стал рыться в коричневой сумке, переброшенной через плечо.

— Письмо тебе, — сказал он.

Габриэль настороженно следил за движениями почтальона, как тот извлекает письмо из сумки. Дрожащей рукой он взял конверт и тупо на него уставился.

— Ну и дорога!

— Дорога‑то? Да… — рассеянно отозвался Габриэль, не отрывая глаз от письма.

Почтальон утер с лица пот, постоял немного и, развернувши велосипед, покатил восвояси. Почтальон давно уже скрылся из виду, а Габриэль все стоял и почтительно глядел на конверт, он был, по — видимому, чем‑то доволен, но из почтения не решался надорвать бумагу. Насмотревшись всласть, он сложил пакет пополам и сунул в карман куртки. Потом снова присел на крылечко и, привалясь к двери хижины, задремал: глаза закрылись, губы чуть тронула улыбка, голова приятно закружилась, блаженное ощущение тишины и покоя охватило все его существо. То, что мгновение назад было Габриэлем, теперь плавно и сладко растворилось в блаженной дремоте.

Два дня пролежало письмо в кармане у Габриэля. Он то и дело ощупывал его сквозь овечий мех куртки, а иной раз, оставшись один, вытаскивал на свет и тихонько поглаживал кончиками пальцев, словно хотел узнать, что внутри. Он, не переставая, думал о письме, его разбирало любопытство: что же такое в нем написано? Но он так и не вскрыл конверта и никому ничего не сказал.

На третий день Габриэль не выдержал. Он лежал на топчане в углу хижины, утреннее солнце бросало на него сквозь узкое окно полоску света. Дети куда‑то подевались, Паскуала, жена, стирала, нагнувшись над корытом.

— От парня письмо пришло, — невозмутимо молвил Габриэль, подняв голову от подушки.

— Когда? — резко оборотилась Паскуала.

— Два дпя будет.

Паекуалу даже затрясло:

— Два дня! И что за человек ты бесчувственный. Два дня! Рыбью кровь в тебя влил господь бог, чтоб тебе ни дна ни покрышки!

Габриэль зажмурился, ему показалось, будто на него рушится скала. Ну и глотка у Паскуалы, ну и ручищи — ни дать ни взять мельничные крылья.

— Все ей вынь да положь, — ворчал он, протягивая разъяренной супруге письмо.

Паскуала, не удостоив мужа ответом, выхватила конверт и, надорвав, дрожащими пальцами извлекла из него сложенный вдвое листок бумаги. Развернув и осмотрев его с обеих сторон, она повернулась к мужу и решительно заявила:

— Надо б кому‑то дать прочесть.

— А я что говорю?

— Чтоб сию минуту прочесть!

И такой грозный был у супруги голос, что Габриэль понял: хочешь не хочешь, а подымайся и тащись вниз. Он сел и несчастными глазами воззрился на Паекуалу, потом стал нехотя натягивать штаны. Паскуала сняла фартук, подошла к старому зеркалу в облупленной раме и пригладила рукой растрепавшиеся волосы. Движения ее были уверенны и энергичны.