Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

— Я, наверное, заболела, — сказала она виновато. — Все время в воде. Ты не сердись, я немножко… Я поправлюсь. Пройдет.

— Что ты, Жанна? Я не сержусь. Я так рада, что мы снова все вместе. Садись-ка на оленя. Подсоби, Василий…

Она боялась разговора с Мамоновым и с тоской душевной ждала его первого вопроса, первых слов.

Когда между деревьев промелькнуло белое пятно парусины и ноздри пощекотал жирный дымок лагерного костра, Мамонов не утерпел и спросил наконец:

— Вернулся… он?

— Вернулся, — ответила Ксения. — Что у вас там стряслось? Он действительно нашел кимберлит?

— Да, случайно. Столкнул в ручей диабаз, а под ним вдруг голубая глина. — Мамонов помолчал, сплюнул. — А потом мохом притрусил, чтобы я не заметил. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Чтобы славой не делиться, что ли? Мне его слава как собаке пятая нога. В общем слово за слово, и я его съездил разок по скуле. Для профилактики…

— Подлец он! — сквозь зубы и не поднимая глаз проговорила Ксения. — Так я и подумала.

А Мамонов сжал рот так, что узкие губы побелели, стали неразличимыми на сухом лице.

— Здорово, Объедкин! — только и сказал он, подходя к костру. Расширенными от голода глазами смотрел он, как готовит каюр густую, с длинными волокнами мяса, похлебку.

— Пойдем, — сказала ему Ксения. — Потерпи немного. Вот сготовит он свой рассольник — и будем обедать.

— Не пойду я в палатку, — процедил Мамонов. — Не могу… Видеть его не могу!

— Пойдем! — настойчиво повторила Ксения. — Пойдем, я что-то скажу…

Мамонов опустил голову и побрел за девушкой, тяжело, след в след ставя ноги.

В палатке она мельком взглянула на Дудкина, забившегося в угол и молча посматривавшего оттуда сузившимися глазами.

— Возьми, Саша, рюкзак этого… несостоявшегося живописца… Возьми и выбрось его к чертовой матери!

Мамонов не заставил просить себя дважды. Он в точности исполнил повеление начальника отряда. Шутки шутками, но дисциплину он все-таки уважал. Перевернувшись два раза, рюкзак Дудкина бесформенно осел на галечнике, из него вывалилась стеклянная банка с маринованными огурчиками и, дребезжа, покатилась к реке. Ксению это уже не удивило. Лишнее звено в одной цепи…

Но у Жанны загорелись глаза.

— Так вот они чьи, огурчики! Ксения сказала сдавленным голосом:

— Можете уходить, Дудкин. Такой вы нам не нужны. Компас, я надеюсь, вы сдадите в партии: это казенное имущество.

Дудкин встал. Ссутулившись, протиснулся в проем палатки и погрозил уже изнутри:

— Вы за это ответите! Кимберлиты нашел все-таки я!

— Игорь! — сказала, не выдержав, Ксения. Жанна удержала подругу.

— Не унижайся. Не стоит. — Подумав, добавила: — А вообще обидно, что голубая глина пристала к таким грязным рукам!

Ксения безмолвно опустилась на вытоптанный желтый мох, устилавший низ палатки.

— Возьми свою оптику! — крикнул где-то там, у реки, Мамонов. — Не бойся, не брошу. Жалко красивую вещь! Ну, а оруженосца теперь у тебя не будет. Не положено. Разжалован ты, приятель.

Видно, Дудкин ответил что-то, и снова донесся голос Мамонова:

— Катись, катись! В случае чего —вали лес, обкладывайся кострами и кричи.

Ксения встрепенулась, потащила к себе рюкзак.

— Вот, вот! Я забыла… Тут ему беличий шарф. Пусть возьмет. Он же охрип. Кашляет!

Жанна взглянула на подругу свысока.

— У тебя никакого самолюбия. Дай шарф! Да ты еще такого парня полюбишь… А этот… Пусть он себе кашляет на здоровье!

В палатку неуклюже, одним боком протиснулся Мамонов. Он пошарил в своем рюкзаке и извлек оттуда кимберлит — обломок алмазоносной породы с вкрапленным в него ограненным камнем.

— Теперь он скажет в партии, что мы его по злобе прогнали. Еще и виноваты будем.

Ксения съежилась.

— Не будем, — сказала она обессиленно. — Нашел он эти кимберлиты — ну и пусть! Хотя без нас он бы их не нашел. Но пусть, пусть! Спорить не станем. А только выгнали его — и правильно сделали. Воздух в тайге… чище будет! А нам тут еще искать да искать. На наш век хватит.

…К вечеру Мамонов занялся приготовлениями к разведению дымокура. Достал бумаги, наковырял мха… Ксении теперь было все равно. Пусть дымокур, пусть комары, пусть что угодно…

Она лежала на спальном мешке, а пальцы Мамонова мельтешили перед ее глазами. Кожа на них была багровой, и кое-где, у ногтей, пальцы кровоточили. Как только он отмывал ими шлихи?

Тогда она робко предложила:

— Лучше же будет, если пальцы тебе забинтовать? Хотя бы на время, а?..