Геннадий Падерин - Шахматы из слоновой кости

Так я и не вырвался из плена тетрадей, рисунков, фотографий, выписок – не сходил на Улу-Даг, чтобы посмотреть, как все там оборудовано. А вообще-то любопытно бы взглянуть, как уживаются под одной крышей метеостанция и солнечная обсерватория. Ведь это единственный пока у нас пример подобного симбиоза. Он теперь и в названии нашел отражение, этот симбиоз – Научно-исследовательская гелиометеорологическая станция Горной Шории.

В общем-то они тут на равных, Солнце и метеорология, но когда сам хозяин произносит эти слова – «гелиометеорологическая», упор у него все же получается на первом слове: в душе он по-прежнему не метеоролог – астроном.

Не случайно, когда возник вопрос, где строить первую в Сибири солнечную обсерваторию и стали советоваться о директором Пулковской обсерватории профессором Кратом, Владимир Алексеевич, в свою очередь, запросил мнение Дьякова. Тот, просмотрев тогда климатические данные по Сибири за тридцать лет, пришел к выводу, что наиболее подходящее место – район бурятского села Монды за Байкалом. В Мондах и развернулось строительство.

Так я и не побывал на Улу-Даге, не посмотрел, как все там оборудовано. В моем распоряжении лишь фотография нового здания, подаренная хозяином. На обороте, вместо дарственной надписи, – крылатые слова: «Никакая армия не может противостоять силе идей, время которых пришло».

Поезд уходит из Темиртау ночью. Меня провожают Дьяков и три молчаливых брата – три террикона. А в отдалении,

на склоне горы, уставился в небо отсвечивающий под луною купол: гадает по звездам, какая предстоит мне дорога.

Поезд трогается, скоро и Дьяков, и терриконы теряются в ночи, а купол еще долго виден из вагонного окна. Будет все же обидно, если Дьяков, переезжая в новое помещение, разрушит башенку – пусть бы осталась памятником мужеству.

Происшествие это в Якутске вспоминают до сих пор, хотя прошли годы и годы.

Незадолго перед революцией местные промышленники, забогатев, решили соорудить себе вместо деревянных изб каменные особняки. А у купцов как было? Если дом из камня, так не просто дом, а хоромы, крепость – с дюжим, полуторааршинной толщины фундаментом, с такими же дюжими стенами, и нигде чтоб – ни щелочки.

Ни щелочки и ни дырочки, кроме окон и дверей, понятно, а окна и двери, соответственно, – на запор.

В этакую крепость не то что вору – деду-морозу на порог ноги не поставить. Да куда там ноги – волоса из бороды своей серебряной не просунуть!

Того купцам и надо было. И не ведал никто из них, какую шутку сыграет с ними за это дед-мороз.

Первыми почувствовали неладное домочадцы купца Савелия Митрохина, чей особняк построен был раньше других.

– Чтой-то в дому у нас потрескивает ночами, Савельюшка, – пожаловалась купцу жена. – Потрескивает и навроде бы скрыпит, будто нечистая сила по углам шарится.

– Сама ты нечистая сила, дура-баба, – посмеялся тот. – Ночь для какой надобности человеку дадена? Чтобы спать. А ты в ухи себе разное воображение напущаешь.

Однако очень скоро поскрипывание и потрескивание стали явственно слышны и в дневную пору, когда дом бывал полон всяческих иных звуков. А еще через какое-то время по одной из стен – от пола до самого потолка – проскользнула ужом жирная трещина.

Митрохин увидел ее, проснувшись, словно от толчка, на рассвете. Сначала ему подумалось, что это ребятишки, балуясь, исчертили стену углем, но, засветив ночник и подойдя к стене вплотную, он понял, что ребятишки ни при чем.

Постоял перед трещиной, потом примостил ночник между цветочными горшками на подоконник и сходил на кухню за ножом. Длинное лезвие зашло в трещину по рукоятку. Получалось, разорвало не известковый слой, не штукатурку – саму стену. Стена была капитальная.

Нож выпал из обессилевшей руки.

Такие трещины-ужи расползлись скоро по другим стенам, по потолку, а в кухне, кроме всего, стало выворачивать на ребро половицы. В довершение обнаружилось, что ближайший к воротам угол дома начал с наружной стороны крошиться.

Собрал Митрохин семейный совет: что делать, как дальше жить? Купчиха надоумила:

– Батюшку надоть бы, пущай молебен отслужит.

Взял Савелий отрез доброго сукна под мышку, пошел

к попу. Тот к подарку отнесся благожелательно – принял, но, едва Митрохин пустился про беду свою рассказывать, вскинул к небу руки:

– Знаю, сыне, все знаю, бо не ты один от лихоимства сего пострадавший есть. Молебен же в сем деле – не вспомога: злоумышленника искать надобно.