Геннадий Падерин - Шахматы из слоновой кости

Вывод какой сделал? Плыть, конечно, тяжелее: затруднено скольжение. Главное – экономное расходование сил: не частить движений, ритмично чередовать напряжение и расслабление. И, само собой, следить за дыханием.

Шли годы. Коновалов проштудировал курс наук, положенный студенту-медику, и с головой окунулся в работу. Судьба благоволила к молодому хирургу: через три года после завершения учебы он стал работать в Институте экспериментальной биологии и медицины, где все дела подчинены человеческому сердцу. Больному сердцу.

Две-три минуты отпущены хирургу-кардиологу в битве за жизнь. Научному руководителю института профессору Е. Н. Мешалкину удалось раздвинуть эти границы до десяти минут. Отвоеванные у смерти минуты увенчаны Ленинской премией.

За время существования института в нем сделано тысячи операций на сердце. Коновалов ассистировал профессору, участвовал в операциях своих старших коллег; наконец пришел день, когда он сам, в собственных ладонях ощутил трепещущее, жаждущее исцеления сердце.

Это были удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, и ему подумалось: подобное дано пережить хирургу лишь во время первой встречи с человеческим сердцем.

Потом убедился, что событием становится каждая такая встреча… Удивительные, ни с чем не сравнимые мгновения, делающие профессию хирурга-кардиолога лучшей на земле. Да, лучшей, в этом он теперь не сомневался. Работа стала целью жизни, сконцентрировавшей на себя все помыслы, и он отдавался ей с радостью.

Правда, в глубине сознания, наряду и одновременно с этими основными помыслами, жила и тревожила, все время тревожила мысль о трагическом недоразумении, в результате которого из верного друга вода превращается в смертельного врага людей. Коновалов еще не знал, что со временем борьба с этим недоразумением станет второй, но не менее важной, нежели первая, целью жизни. Он еще пока неосознанно накапливал факты, сведения, наблюдения. Повсюду. В том числе и в операционной.

О чем свидетельствовали наблюдения за сердцем? Коновалов начал понимать, что сердце и сосуды – великолепнейшая саморегулирующаяся система, имеющая чрезвычайно большой запас прочности. Система, которая может приспосабливаться к самым разнообразным условиям. Следовательно, можно с уверенностью утверждать, что в несчастьях на воде сердце повинно менее всего, тогда как медицинские эксперты в большинстве случаев склонны видеть причину смерти именно в этом.

Но если не виновато сердце, тогда что же приводит к гибели? Может быть, судороги, о которых Коновалов наслышан еще с детства? Надо проверить.

И на протяжении целого месяца он делает заплывы в осенней Оби. Увы, эксперимент не приносит успеха: судороги ни при чем.

Однако он не спешит тут же перечеркнуть их, как возможную причину трагедий. Что, если для «получения» судорог мало одного фактора – длительного пребывания в холодной воде? Что, если здесь должны присоединяться факторы психологического порядка – скажем, отсутствие поблизости берегов, полное одиночество? Надо проверить,

И он, выбрав холодный штормовой день, совершает заплыв в Обском море: от пляжа Академгородка до отдаленного острова.

Расстояние – четыре километра, температура воды – семнадцать градусов, температура воздуха – тринадцать. На пляже – ни души, на воде – тоже, надеяться на чью-либо помощь и думать нечего. Условия для эксперимента идеальные.

Поплыл. Ветер навстречу, волна крупная, срывающаяся, плыть брассом невозможно, пришлось лечь на спину. Так, на спине, прошел примерно половину дистанции, затратив около часа. Все время анализировал свое состояние – и физическое и психическое. В физическом никаких отклонений от нормы не зафиксировал – ни судорог, ни чрезмерной усталости, а вот что касается психического… В какой-то момент стала пробиваться на поверхность сознания расслабляющая мыслишка: доплыву ли?

Тогда спросил себя: «А что, собственно, мне угрожает?» В самом деле, в голове у него – полная ясность, а в конечном итоге именно это и решает успех: очень важно, чтобы приказы штаба сердцу, легким, рукам, ногам были бы логичными, а не взаимоисключающими друг друга.

На острове отдыхать не стал – на ветру холоднее, чем в воде, – повернул обратно. Ветер дул в спину, волна шла попутная, и плыть было легче, но скоро пошел дождь. Граница между водой и воздухом почти стерлась.

Через три часа пятнадцать минут после начала заплыва, отмахав восемь километров, вышел на пустынный пляж Академгородка. Вышел и спросил себя: мог бы сейчас же, не отдыхая, вновь пройти ту же дистанцию? И ответил: мог!