Феликс Кандель: Коридор

Жизнь у Сережки легкая‚ примитивно беззаботная: что ни неделя – новый город‚ новая гостиница. Первым делом выходят на улицу‚ знакомятся с девочками. Два варианта. Всего два варианта. "Девушка‚ вы не против знакомства на улице?" – "Не против". – "Я тоже..." Далее что угодно‚ только без остановок. "Девушка‚ вы не против знакомства на улице?" – "Против". – "Я тоже. Но у меня нет другого способа познакомиться с вами..." Опять что угодно‚ только без остановок. Знакомятся с девочками‚ приглашают в номер‚ подпаивают‚ коллективно развлекаются. Никаких тайн‚ никаких откровений: половые отношения на уровне обезьяньего питомника. Выступали в клубе далекого рыбозавода‚ после концерта остались на танцы. Кучкой стояли у стены‚ презрительно оглядывали местных‚ а потом Сережка пошел приглашать девушку. Пока танцевал с ней‚ пока нашептывал на ушко‚ расстегнул на спине все пуговки‚ оголил чуть не до пояса. Ребята радостно загоготали‚ заверещали‚ захрюкали‚ – Сережка победителем возвращался к своим‚ – а девушка догнала его‚ повернула за плечи‚ ударила ребром жесткой ладони по носу. Была драка: резкая‚ жестокая‚ стульями‚ палками‚ железными прутьями. Местные дрались молча‚ без мата и ругани‚ чем удивили и испугали приезжих. Их выкинули из клуба‚ и Сережка Лапушкин‚ размазывая по лицу кровь‚ срываясь на визг‚ зло орал в выбитое окно: "Мы завтра уедем отсюда‚ понял? Мы уедем‚ а вы тут останетесь!.."

Экштат Софья Ароновна всё так же работает в поликлинике. Тридцать пять лет на одном месте. Это сколько же зубов она вырвала – не счесть! Лечился у нее киноработник‚ молодой‚ но ответственный. Когда отпустила боль‚ заявил от избытка чувств: "О вас‚ Софья Ароновна‚ фильмы нужно снимать". А она не возражает. Если нужно‚ снимайте. Вам виднее‚ про кого снимать‚ про кого не снимать. Так ведь если бы у него постоянно зубы болели, а то когда он еще про Софью Ароновну вспомнит? Шла с работы‚ увидала в подворотне мужика без ног‚ с кожаной подушкой на асфальте‚ бросила пятачок в протянутую кепку. "Не надо‚ мамаша‚ – с сиплой снисходительностью сказал мужик. – Оставь себе на сахарок". – "Ну‚ почему же... – громко‚ на всю улицу‚ обиделась Софья Ароновна. – Я еще работаю". А Экштат Семен Михайлович уже и позабыл‚ когда он в аптеке за окошком сидел. Стал нелюдимым‚ бреется редко‚ забросил любимую коллекцию‚ характеризующую его‚ Экштата Семена Михайловича‚ жизнь. Плохо слышит‚ пользуется слуховым аппаратом. Выходит на улицу‚ садится на скамейку‚ подсаживаются еще пенсионеры. Они беседуют‚ жизнь свою вспоминают‚ а он выключает слуховой аппарат‚ смотрит на шевелящиеся губы‚ потом говорит сердито‚ поперек: "А! Не морочьте мне голову..."‚ и уходит. Предлагали ему оперироваться‚ чтобы слух улучшить‚ да он не согласился. "Так я хотя бы могу вас выключить..." И петь Семен Михайлович уже не поет. Не заливается кантором‚ не мурлычет себе под нос. Его песня кончилась.

На бульваре теперь пустовато‚ детей мало‚ одни пенсионеры. Нянек почти нет‚ исчезли няньки‚ как класс‚ а сидит на бульваре тетя Клава‚ в одиночку обслуживает население. Два раза в день подбрасывают ей детей‚ и она с ними гуляет‚ и коляска у нее есть‚ куда кладут грудного ребенка‚ но даже тетя Клава жалуется на недобор. Молодежь получила квартиры‚ ушла из центра. Раньше Черемушки были на краю света‚ а теперь Беляево-Богородское‚ Фили-Мазилово‚ Хорошево-Мневники. Дальняя даль‚ довоенные дачные места. После работы расползаются люди по окраинам и обратно в центр‚ в театр или на концерт‚ ни за что не выманить.

Манечка, дочь Экштатов, и муж Натан построили кооперативную квартиру в Химках-Ховрино. Воздух‚ лес‚ водохранилище под боком‚ рассрочка на пятнадцать лет. У Манечки финский гарнитур‚ торшер‚ бра‚ коллекция свечей‚ портрет Хемингуэя. Приходят гости‚ говорят о поэзии‚ слушают музыку‚ пьют кофе из керамического сервиза. Ходит вокруг ангорская кошка‚ трется о ноги. Ласковая‚ воспитанная: родословная‚ как у хорошего князя. В интеллигентной семье и кошка – интеллигент. Тон в квартире задает Манечка‚ а муж ее с получки идет с инженерной братией в соседнюю шашлычную‚ отводит душу в разговорах. Шашлычная вся из стекла‚ внутри черные стены и на них – белые‚ толстые веревки зигзагами. Когда Хрущев боролся с абстракционизмом‚ веревки сняли‚ на стены набили полки и установили великое множество глиняных мисок. Глина – это уже пройденный этап‚ а веревка – пока что модерн. В шашлычной разговоры немудреные. Про футбол‚ хоккей‚ женщин и телевизионные передачи. Сидят инженеры-механики‚ языки чешут. Такой вокруг прогресс науки и техники‚ что невозможно разобраться даже в популярном изложении‚ и мы уже заискиваем перед монтером‚ который приходит чинить наш телевизор. Наука так далеко ушла вперед‚ что все от нее отстали. Нечего даже пытаться догонять. Муж Манечки‚ Натан‚ давно уже не пытается.